Раму, правда, вышиб неудачно – целиком обрушил в комнату. Сам ввалился, весёлый и собой очень довольный…
Свет ударил в глаза, глухо щёлкнул взведённый замок пистолета. И тут же дрожащий от изумления, ярости, восторга голос:
- Ян!!!
Ян всё ещё был ослеплён и почти ничего не видел. Мгновением спустя тяжёлое тело ударилось в него, едва не сшибив с ног. И сейчас же он ощутил тепло ее мягкой, полной груди, прижавшейся к нему. Оксана была почти одного с ним роста, и Яну всегда особенно нравилось, что ей не требовалось вставать на цыпочки, чтобы обнять его и поцеловать. И сейчас не потребовалось.
- Вернулся! Ты вернулся! – прошептала Оксана.
Время снова привычно замедлило свой бег, и Ян вспомнил про подарок, который с таким риском, с таким трудом тащил более двухсот вёрст. Вспомнил, вмиг покрылся холодным потом, сунул руку за пазуху…
И выругался обречённо.
Бесценный цветок симарийского
Подарка же не будет. И ему не удастся порадовать Оксану…
Впрочем, не похоже, чтобы это волновало сейчас молодую женщину. То всхлипывая, то смеясь почти истерично, она прижималась к нему. Отталкивала. И вновь ластилась кошкой. Конечно, так не могло продолжаться бесконечно долго – оба слишком долго были друг без друга. Ян притянул её раньше, чем девушка успела дойти до того, чтобы первой начать срывать с него одежду – несмываемый позор для молодого, полного сил мужчины.
Они едва успели дойти до её ложа…
Оксана лежала у него на плече, сильной, но необыкновенной нежной ручкой игралась волосами на его груди и молчала. Зная её, Ян не ждал от этого молчания ничего доброго…
Ну вот, дождался! Именно того, о чём думал, чего боялся.
- Ты ведь не задержишься здесь долго? – тихо и вроде бы спокойно спросила она. – Когда твой прам снова выйдет в поход?
- Две недели я отдыхаю! – решительно сказал Ян. – Две недели я тебе обещаю твердо!
- Две недели… - горько сказала Оксана. – Две недели! Иные и по два месяца сидят – не бедствуют. Ты и так опоздал более чем на месяц! Ты же не нищий, Ян. Почему не можешь позволить себе отдых?
Ян смолчал, надеясь ещё, что удастся как-то уйти от этого неприятного разговора. Увы…
- Ты мне обещал, что остепенишься, наконец! – слегка повысив голос, со слезой выдохнула Оксана. – Ян, тебе ведь не семнадцать уже! Ну, сколько тебе ещё выходить на тропу? Подумай, прошу тебя! В конце концов, если ты и сейчас между мной и
Ян ласково, палец прижав, закрыл ей рот.
- Не стоит, милая, - попросил тихо, – Ты ведь знаешь, никогда не стоит говорить, что ни попадя. Потом не расплатишься сполна… Нет, я не могу сейчас уйти с тропы. Прости… И, если ты сейчас скажешь «уходи», я уйду. И потом позовёшь – приду…, наверное. Но ты, Рыжая, лучше не проверяй!
- Уходи, – холодно, с едва сдерживаемой яростью велела Оксана, – Уходи, тебе говорю! Прочь поди!
Чего-то подобного Ян ждал, потому сумел сохранить голову холодной. Впрочем, на ногах он оказался всего пару мгновений спустя, а оделся, как по тревоге. Опоясался поясом с дагами и кобурой огромного кварт-пистоля, перекинул через плечо перевязь с мечом…
Оксана была женщина характерная. Она дождалась, пока он окажется на пороге, и лишь тогда бросилась следом:
- Подожди!
Что ж, примирение оказалось ничуть не хуже, чем встреча…
5.
Лишь ближе к утру, когда предрассветная хмарь затянула окна серым, любовь их насытилась и притихла сама собой. Довольная и умиротворенная Оксана посапывала у него на плече. Ян расслабился и тоже позволил себе немного вздремнуть.
Сказалась ли тяжёлая последняя неделя, когда все десять дней их преследовали неотступно орочьи каноэ, или бессонная ночь с любимой, давшаяся впрочем, ничуть не легче, но гораздо приятней, проснулся он лишь когда сумеречный полумрак обычного для этого сезона дня с трудом пробился сквозь плотно затворённые шторы. С трудом продрав глаза, Ян сел и огляделся.
Оксаны, конечно же, не было. Она в такое время уже вовсю трудится в фактории, где позарез нужны ее острый глаз и твёрдая рука – надзор за приказчиками и продавцами. Но и гость вовсе не был забыт – огромный поднос, уставленный яствами, был тому несомненным подтверждением. И было здесь всё любимое: и нежнейшая, свежайшая розовая ветчина, и дорогущий яблочный сок (ну не росли яблони на болотах Порубежья, за тысячи миль везли сюда эти обычные, давным-давно приевшиеся кое-где плоды!), и блинчики со сметанно-вареньевой макухой.
Дом, сладкий дом. Как хорошо было бы в нём остаться...