Хроники Престижного района

— Молодец, хоть грамоте учить тебя не надо. А эта?

— «Л»

— Сейчас, я допишу. Можешь прочесть всё слово?

— Олег…

— Какой знак в конце?

— Восклицательный.

— Теперь с выражением, что я написал?

— Олег!

— Я сплаваю, а ты лежи, не шевелись. Пусть высохнет и впитается в каждую клеточку. Тогда смою. А пока лежи мне!

Она и лежала. Не пожалел песка на своё имя. Мокрый, он был тяжёлый, а когда начал подсыхать, стягивал кожу. Но она терпела почему-то.

Когда вернулся, буквы окаменели, кожа под ними натянулась.

— Вот. Застыло накрепко. Ты запомнила, каждой клеточкой?

— Да, Олег.

— Смотри, а то снова напишу. Как присохло. Больно? Не так легко смывается, потерпи. Ты знаешь, кожа покраснела! Олег — красными буквами, здорово! Ну, куда ты теперь денешься от меня, под кожу точно впиталось. Плавай, я посмотрю. Не бойся, здесь всегда можно стать на дно. Раз ты зажила, больше никаких поблажек! А я сплаваю до буйка.

А ей, когда он был не рядом, не на расстоянии вытянутой руки, захотелось не плавать, а плакать. Поплакать, пока одна, пока он сплавает до буйка и вернётся к своему собственному лягушонку с красными буквами его имени на спине.

Расписался, и радуется, как мальчишка. Всё, его сухарик.

Каждая клеточка? Каждая, Олег! Она и правда целый день твердит его имя, и оно отзывается оглушительным эхом во всём её существе.

Он спрашивал, вошло ли в каждую клеточку? Вошло, до того, как он написал. Хотелось плакать, но слёзы были сладкими. Она пошла к берегу, не оглядываясь.

А он поплыл. И оглянулся. Почему он вдруг оглянулся?

Глава 18 Остров, 2011 г.

Она шла к линии прибоя, и красная буква «О» пламенела над водой на спине. Он секунду смотрел вслед, потом её накрыло с головой высокой волной, перевернуло, швырнуло на песок, протащило по гальке боком, потом на спине, опять боком, вниз головой! Стянуло в море, накрыло следующей волной и потащило, переворачивая по пути.

Он успел добежать, преодолевая плотный слой воды. Поднял на руки:

— Ну, всё, кашляй, кашляй, пусть вода выльется. Я только смою песок, не бойся. Ну, что ты дрожишь? Видишь, что бывает, когда не слушаешься! Сейчас — горячую ванну и под одеяло.

Отнёс в ванную, одной рукой открыл кран, и носил из угла в угол, пока набиралась вода.

— Ну, маленькая, сейчас согреешься. Прошла дрожь, наконец. Я сейчас тебя вымою до скрипа. Закрывай глаза. Давай лапку.

Мыл рукой, без мочалки. Спустил часть воды, и опять, всю.

— Вставай. Сейчас душ. Всё, становись на коврик, я вытру.

Она стояла послушно. Если ещё завернёт в простыню, я просто умру…

Так её, маленькую, купал отец. Говорил, что мочалка кусается. И заворачивал в простыню, чтобы отнести в кровать.

И он завернул и отнёс в кровать. Укрыл простынёй, пледом, одеялом, которое принёс из глубины своих комнат.

— Тепло?

— Да.

— Где больно?

— Везде…

— Крови нет, так, ссадины. Пройдёт. Ты должна делать, что говорят. Сказал, плавай, значит, плавай. Сказал, спи, значит, спи. Я приду за тобой позже.

— Ты уйдёшь в бар?

— Кто здесь задаёт вопросы? Вот кто?

— Ты, Олег…

— Ладно, будешь послушным лягушонком, разрешу тебе один вопрос в день. Не уйду, спи. Закрывай глаза.

Я посмотрю, как ты слушаешься. Как ты спишь. Ты очень красивая, когда спишь и слушаешься. И не плачешь.

У него самого всё дрожало внутри. Он очень испугался, когда нёс её на берег. Обошлось, слава Богу. Налил себе ванну, полежал, пока прошла дрожь. Пусть поспит два часа. Нет, это долго, полтора.

Выдержал эти полтора часа. Зашёл, постоял над ней, не зажигая света. Только светлая полоска от двери.

У неё было нежное спокойное лицо, только ресницы мокрые. Опять плакала. Почему? Он так старался, чтобы не насильно, не по принуждению, по обязанности…

Почувствовала его присутствие. Открыла глаза, вынула руки из-под одеяла.

— Ну! Ты выспалась? Иди ко мне, иди, зелёненький. Я потом дам тебе ещё поспать. Какая ты… сонная… какая тёплая, и вся-вся моя. Скажи — вся?

— Да, Олег…

— Скажи ещё десять раз — да, да, да!

— Да, Олег, да.

Он спал, положив руку на косточку, где должна быть плавная линия. Рука была тяжёлая, но она боялась пошевелиться, чтобы не убрал. Засыпала, а он будил её:

— Какой ты сладкий, когда сонный, зелёненький. Почему мне с тобой никакой Камасутры не надо? А тебе — нужна Камасутра? Или хватает меня?

Она молчала.

Проснулась засветло. Олега рядом не было. На спинке стула висел лёгкий халатик, надела его и пошла в душ. Она потом подумает, что делать с этой нежданной, нелепой любовью. Как не показать её Олегу, чтобы он не отправил её домой, как Надежду. И как она будет жить без него всю оставшуюся жизнь? У многих женщин совсем не бывает любви, они даже не знают, что это такое, думают, что её нет. А у неё впереди ещё неделя, или даже две. Вечность. Римские каникулы.

Вода прекратилась, она посмотрела наверх, но её уже обнимали его руки.

— Я не слышала, как ты ушёл.

— Пойдём на пляж, Седа сейчас придёт убирать. Она оставляет мою дверь открытой, когда уходит. Сегодня завтракаем раньше, доктор заедет до приёма.

Он взвесил её до завтрака и расстроился:

— Я так и думал, ты теряешь в весе. Ну, справимся.