— Зачем ты со мной так? Я тебя очень ждала! Мне было плохо, меня выворачивает, а я телефон из рук не выпускаю, вдруг ты позвонишь! Я боялась, что ты не придёшь, я не знала бы, как мне жить и зачем. Я так тебя люблю! Ты можешь отдать меня за это Луизе, но я хочу, чтоб ты знал. Если тебе больше понравился бонус, я могу уйти, или вообще выйти из окна, чтобы ты мог жить с девочками, с которыми я рядом не стояла и не лежала… А деньги я тебе верну, обязательно, не сразу, но верну… И мальчика сама подниму, не бойся, я смогу…
— Господи, какую ты несёшь ахинею! Да знаю я, что ты меня любишь. Меня бесило, что ты строила из себя жертву зачем-то.
— Как зачем? Чтобы ты не отправил меня домой, как Надю. Сам сказал, это было бы смешно!
— Почему ты такая глупая? Прикупил себе дурочку! Ты что, не понимаешь — за ненужную вещь такие деньги не платят? Ну, за лишнее земноводное. Отказался я от бонуса, сказал, меня в Питере бонус ждёт. И разницу я почувствовал, слава Богу, ещё на Острове, в самом начале. И знаешь, не хотел говорить, я ведь с пистолетом к Луизе поехал. И когда она — ни в какую, сказал, всех перестреляю и пущу себе пулю в лоб. Это я ещё про мальчика не знал, а то бы поднял стрельбу без предупреждения!
Она стала целовать его быстро, судорожно, лоб, щёки…
— Ну, подожди, постой. Я должен позвонить. Тихо! Не реви и не всхлипывай! Но дышать-то нужно, Господи! Помрёшь у меня.
Выдохнул, и сказал, спокойным, как ему казалось, голосом:
— Таня, добрый день! Да, уже в Питере. Но тут у меня ситуация… непредвиденная. Извинись перед кукольниками, перенеси на завтра. Нет, лучше на три часа, пусть получше подготовятся. И организуй второй стол в приёмной, там есть место слева от моей двери. И лампочку сигнальную, зелёную. Я тебе помощницу привёз, она мне будет кофе приносить.
— Нашёл девочку с длинными ногами! Ну, Олег!
— Ноги у неё, что надо. Но юбка будет миди, чтобы не заглядывались. А то всех поувольняю! И со свободным английским и немецким.
— И писать умеет?
— И писать, Катя?
— И писать. Университет. Филологический.
— Ну, Олег!
— Но стол с лампочкой серьёзно. Я же совсем приехал.
— До завтра!
Выключил телефон. Взял на руки в нелепом халате и рубашке.
— Всё, свободны мы до завтра. Как я удержался, не сказал про детский сад с отличием! Ты мое счастье, моё солнышко заплаканное. И вся-вся моя, до последней клеточки. Я думал, меня один бонус ждёт в Питере, а ты мне ещё какой приготовила, опомниться не могу!
У нас одно важное дело с тобой. Мы должны уничтожить этот договор, сжечь, раз и навсегда!
Они стояли, обнявшись, и смотрели, как горит бумага на стеклянном подносе из-под графина с водой. Пламя сначала медленно прошло по краю, а потом охватило весь документ, с подписями и печатью, и он корчился под огнём, как живое существо…
Ещё какое-то время смотрели на пепел. Потом она подняла на него глаза. Он поцеловал её в лоб, опустил руки.
— Так, у нас мало времени. Я поеду, посмотрю квартиру, попрошу убрать, чтобы хоть переночевать можно было, пригоню машину. Сложи на диване, что хочешь взять с собой, я посмотрю. Боюсь, возьму немного или ничего.
Мне надо одеть тебя до поездки на фирму, встречают по одёжке. Костюм, туфельки на высоких тоненьких каблуках. И макияж, я посмотрю по Интернету, где сделают и научат. В три часа ты должна быть в форме.
Она слушала и молчала. Когда они вдвоём смотрели, как догорает эта страшная бумага, ей казалось — теперь всё будет по-другому! Появятся «ты», «мы», вместо постоянного «я».
Но ничего не изменилось, по умолчанию предполагалось, она будет послушна и безропотна. Он посмотрит, что можно взять из её одежды! Он купит, он повезёт…
— Олег, я не умею ходить на высоких каблуках! Мне дали попробовать у Луизы, двух шагов не могла одолеть!
— Это не обсуждается, униформа. Будешь тренироваться. Там несколько шагов до стола, и несколько в кабинет. Дома будешь — только на каблуках, чтобы их вообще не замечала. Разнежилась у меня на руках. Ты не только ходить, ты у меня бегать на них будешь.
Иди, я тебя поцелую, давай губки мои сладкие. До ночи будет некогда. Ну, обними меня. Никуда не добраться с твоей смирительной рубашкой. Переоденься, наконец, я посмотрю, когда вернусь. Бельё надень, в котором прилетела.
Он и не думал ничего менять.
— Позвони маме, скажи, что приедешь в субботу. Узнай, как называется санаторий, корпус, номер комнаты. Я ушёл.
— В субботу — к маме, правда, Олег?
— Когда я тебе говорил неправду. В субботу отвезу.
Как только за Олегом закрылась дверь, бросилась звонить:
— Мамуль, как ты? Как ты себя чувствуешь!
— Ты позвонила, значит, всё хорошо. Ты где?
— В Питере, мам, наконец, в Питере.
— Ты говорила, будешь работать в Москве!
— Нет, слава Богу, изменилась обстановка, буду работать в питерском офисе, завтра выхожу. И связь будет нормальная.
— Фролов сказал, мне уже можно домой. А санаторий продлили на месяц, зачем?
— За тобой всё же нужен уход, а я сейчас не смогу. Я хочу, чтобы ты подольше была на всём готовом и под наблюдением врачей. И главное, мне разрешили поехать к тебе в субботу!
— В эту субботу?