Хроники Птеродактиля

— Ты должен поехать к Карине. И сделать это надо внезапно, без звонка, — Степан куском хлеба вымазал тарелку после омлета и вопросительно посмотрел на Бориса. — Почему неприлично? Близкие отношения должны обходить приличия. Приехал — и всё. Заодно увидишь, как ей живется на самом деле. Без декораций и грима.

Карина поняла не сразу, что скоро все изменится и произойдет это не из-за нее. Что делать, сын давно живет самостоятельно, у подруг уже внуки, пора бы и Никите. Воображение рисовало будущих внуков, семейные встречи, обеды по выходным, подарки детям. «Так, о подарках пора подумать сейчас. К свадьбе нужны подарки. И новое платье. Для меня. И…» — Карина вздохнула и пошла открывать дверь, в которую кто-то настойчиво звонил.

— Почему без звонка? Нет, нет, Борис, я одна, только привыкла, что мои гости предварительно звонят. Я не сержусь, но в следующий раз все-таки звони.

Карина с трудом сдерживала раздражение. Она не могла вспомнить, когда возникла неприязнь к Борису. Одно понимала — Федор здесь ни при чем. Все произошло раньше. Намного раньше.

Чтобы скрыть неловкость, Карина стала рассказывать о предстоящей женитьбе сына, о том, что и внук не за горами, что хлопот теперь будет много и ей придется крутиться и крутиться, так что…

Борис понимал несуразность прихода. Он с деланым участием пытался давать советы по подготовке свадьбы, по обустройству будущих отношений с невесткой.

— Подруг позовешь на свадьбу? Сколько их у тебя? — как бы между прочим проговорил Борис и сразу увидел: Карина насторожилась.

— Кто именно из подруг тебя интересует? — осипшим вдруг голосом спросила Карина.

Который день не выходит из головы Татьяны образ человека с платформы. Не может быть случайным такое сходство: и отчество, и главное — лицо. И еще… сердце подсказывает: жив еще ее сын и как весточка из прошлого — эта встреча с внуком.

В то страшное время, когда у нее отняли ребенка, насильно зачатого, но все равно любимого, долго лелеялась надежда вернуть сына. Потому что сыну своему успела дать имя. И это имя было внесено в тюремные документы. Из-за призрачного страха Татьяна боялась рассказать матери о ребенке. И только спустя годы, когда своими силами не удалось справиться с поисками, решилась поделиться бедой с Николаем. Да уж лучше бы не рассказывала. Помочь он не помог, а вот обвинить ее во всех смертных грехах умудрился. После его отповеди Татьяна на время забылась. Вышла замуж, родила дочь. С Николаем старалась о сыне не говорить. До поры, до времени. Жизнь не сладилась ни с первым мужем, ни со вторым. Дочь росла, и все невзгоды, которые бывают во всех семьях, Татьяна не считала обычными и проходящими. Нет, она их смаковала, доказывала, что источником всех бед ее жизни есть и будет не искупленная вина перед младенцем, жизнь которого началась и продолжается все это время без материнского участия.

«Я найду этого парня», — решила Татьяна и успокоилась.

Варвара, дождавшись, когда Татьяна отправилась наконец на свою московскую квартиру, заперла дверь на ключ и подошла к сундуку. Давно она не заглядывала в свои записи, да и с исходниками беда, — многое зависит от погоды, от времени года и оттого, водится ли тот или иной исходник в Подмосковье. Ей очень хотелось разобраться с тем, что осталось, а заодно и составить кое-что на всякий случай.

Простенький рецепт все-таки получился. С хитрым замыслом накатала Варвара к вечеру целую горсть горошин, ссыпала их в баночку из-под горчицы и, довольная, написав на бумажке «для Любы», уселась перед телевизором.

Шла передача, которая сначала показалась ей неинтересной, и совсем уж собралась Варвара переключить канал, как вдруг увидела на экране того самого художника. Нынешнего своего соседа, которому больше ста лет.

«А может, не только наша семья владеет секретом, — закралось сомнение в Варварину голову, — может, зря я так трясусь над пасьянсами?» Но тут вспомнился Яков, его наказы и опасения, и Варвара решила, что бывают разные жизни, и длина этих жизней зависит не только от ее пасьянсов, но и от многого другого, чего ей, Варваре, неведомо. А художник этот пусть живет: вон как убивается по брату своему, расстрелянному в сталинских застенках еще молодым, все рассказывает про жизнь, считая, что за брата своего доживает лишнее…

Наступил вечер, тихий и одинокий. Борис любил одинокие вечера. И проходили эти вечера в неизменном уюте разложенного на столе пасьянса. Обычно Борис загадывал желание и долго тасовал карты.

Желания были нешуточные, почти глобальные.

«…Не пройдет и трех лет, какя стану Нобелевским лауреатом», — произнес Борис и аккуратно, карта за картой, выложил пасьянс. Пасьянс сошелся сразу, словно премия в память Альфреда Нобеля уже ждала Бориса в соседнем банке. Борис улыбнулся, сладко зевнул, но тут же вспомнил, что вчера, гадая на то, что предстоящие выборы президента России закончатся его, Бориса, избранием, пасьянс сошелся с той же убедительной простотой.