Хроники Равалона. Трилогия

Когда прошло сорок девять дней и душа последнего вампира в виде голубовато-искристого свечения перетекла в многогранник, все некросионные истечения разом вырвались на волю. Сорок девять следов душ взлетели над полом, укоризненно глядя на меня, обессиленного. Этот взгляд мог вытянуть мою собственную душу и отправить ее в Посмертие…

Ахес разогнал следы душ ветром.

Внутри многогранника просыпался мальчик-вампир, пятидесятая жертва, место души которой заняла Монада Хаоса. Да, не было ни Дверей, ни Врат, ни Порталов между мирами. Путь был тайным и мгновенным. Призыв скользнул за пределы Без-Образного Хаоса и вернулся с Монадой в течение одного удара сердца. Там не было времени ни в каком его понимании, и оттого Путь был таким коротким.

Мальчишка улыбнулся, глядя на люстру над собой. Она разлетелась черными лебедями, которые тягучей патокой расплескались по стенам зала. Колонны зала покрылись пытающимися вырваться из мрамора эльфийскими лицами. Музыка небесных сфер потекла по замку, льющаяся из ниоткуда в никуда. Все стало очень близким и невероятно далеким. Направления и координаты запутались. В пространстве начали возникать трещины, ведущие в Бездну, из которой глядели Голодные Глаза. В правой руке мальчишки появился леденец, которым он и занялся. Я вздохнул, весь мокрый от напряжения. Внушить мысль о леденце оказалось тяжелее, чем танцевать весь месяц без остановки. Но я успел, успел внушить ее, прежде чем весь мой замок и окружавшие его горы превратятся… превратятся… неизвестно во что превратятся вместе со мной и остальными. Но сладость отвлекла Монаду, и мальчишка, позабыв о перекраивании действительности по своей воле и своему представлению, грыз леденец.

Я учел ошибку Мага-Дракона и вампиров. Они призвали Монаду в старого вампира, знающего о многом и многое. Они думали, что Монада Хаоса, получив тело смертного, что вел достойный и мудрый образ жизни, будет следовать его этическим принципам и умонастроениям. Они ошиблись — и призывающие вампиры погибли, а Маг-Дракон приобрел рану на всю жизнь. Рассудок и разум, эти составляющие сознательного, Монада проигнорировала. Ее интересовало бессознательное, та яма, куда скидывались все желания, что считались неразумными и аморальными. И хохочущий старый мудрый вампир, переполненный темными страстями, начал исполнять их, обагряя руки кровью, пока Заклинание Мага-Дракона не сразило его.

Может, в потоках фантазмов и психических отклонений ей легче было устроить свою хаотическую природу. Многомерность этой природы отпугнула бы и даймонов, но, по неведомым причинам, она была приспособлена к бессознательному вампиров. А может, дело в чем-то другом. Не знаю. Но я решил использовать ребенка, в котором сознательное и бессознательное еще не отделены друг от друга так сильно, как у взрослых, дитя, в котором еще не появились порочные и жестокие желания, столь известные взрослым. И, разумеется, я слегка изменил тело вампиреныша, вшив в него пузырьки с эликсирами и добавив в кровь немного моих чар. Это должно было обуздать Монаду, не дозволить ей творить все, что придет на ум. И спасти меня и моих слуг, если Монаде вздумается убить нас.

Я хотел бы, чтобы он мог вылечить меня от моей болезни. Но внуши я ему эту мысль, — и, если бы Монада помогла, всю оставшуюся жизнь мне пришлось бы дрожать от мысли, что мальчишка возьмет и передумает и я тут же умру. Не говоря о том, что я не собирался держать Монаду в Равалоне долгое время. Маг-Дракон не оставил никаких сведений, как влияет на реальность пребывание Монады в мире, но я не думаю, что длительное нахождение частицы Хаоса благотворно для мира. После поражения Золтаруса я собираюсь вернуть Монаду туда, откуда призвал. И поэтому я никогда не узнаю — мог ли мальчишка вылечить меня.

Символы, расположенные в гранях, выпустили в потолок голубые лучи света. Маг-Дракон не успел довести Призыв до этой стадии. Я из последних сил заставлял мальчика думать только о леденце, и он послушно грыз и грыз сладость, которая никак не кончалась. Лучи света сошлись в центре, на теле мальчишки, глянувшего на них, но не превратившего ни во что иное.

И когда голубые лучи сомкнулись на Монаде, обвязав ее заклятиями Послушания и Верности, я сомкнул веки. Сон мой длился неделю. И мне не снилось ничего. Спустя неделю Монада сидела на том же месте и продолжала грызть леденец. Мне еще предстояло научиться обращаться с моим орудием, а времени оставалось мало, Тиары готовились к выступлению.