Читаем Хроники Раздолбая. Похороните меня за плинтусом-2 полностью

От слов «сосед-иждивенец» Раздолбай вздрогнул, словно у него перед глазами хлопнул пистон. Это была колкая правда — с некоторых пор он действительно ощущал себя в родительском доме соседом. Отчим приходил поздно вечером и обсуждал с мамой бытовые дела, которые решались без него.

Его ни о чем не спрашивали, с ним не советовались. Он переступил бы жадность и пополнил семейный бюджет из конверта под матрасом, если бы за это его наградили уважением, но знал наперед, что услышит «убери свои спекулянтские деньги». Если он был членом семьи, то в чем заключалось членство? В том, что его посылали в магазин бесцеремоннее, чем если бы он был посторонним?

— Мам, будь я соседом, ты бы мне говорила: «Сходите, пожалуйста, за маслом, а не беги-покупай», — сказал он, напустив на себя вельможное достоинство, и ушел, хлопнув дверью.

— Сам провоцируешь ссору, — шепнул внутренний голос.

— Господи, да если бы я жил отдельно и приходил в гости, мы бы не ссорились никогда! — воскликнул про себя Раздолбай.

Через два часа они принес наполненную маслом банку и поставил ее в прихожей с таким видом, что будь в банке не масло, а молоко, оно бы моментально скисло.

— Спасибо, — буркнула мама, демонстративно не притрагиваясь к его добыче.

Поздним вечером с работы вернулся дядя Володя.

— Есть хочу — умираю! Если этот троглодит не сожрал последние сосиски, давай, что осталось! — гаркнул он, сбрасывая кожаное пальтище. Тяжелые фалды мотнулись над тумбой, на которой стояла банка, и сбросили ее на пол. Стекло разломилось с глухим хрустом, и масло хлынуло по паркету во все стороны. Пол убирали до утра, но масло впиталось в паркетные трещинки, проникло под вытертый лак, и громадное жирное пятно распласталось по всей квартире. Решено было вызвать циклевщика и отлакировать паркет заново.

О бронхиальной астме Раздолбай не вспоминал со времен военкомата и даже начал забывать, что она у него есть. Циклевка пола напомнила, что диагноз был не только в медицинской карте. В легких у него засвистело, каждые полчаса он хватался за ингалятор, а ночью просыпался по несколько раз, мучимый сновидениями, в которых его душили.

— Циклевка доконает его, — озабоченно заметил дядя Володя. — Может, он пока поживет где-нибудь в другом месте?

— Отправить его на «ту квартиру», чтобы перекантовался там? — предложила мама.

С одобрения отчима мама выдала Раздолбаю комплект постельного белья и буднично протянула ключи, к которым он давно тянул мысленные щупальца.

— Я там… аккуратно… Все нормально будет… — потупился он, пряча ликование, и бочком выскользнул из дома, зная заранее, что уже ни за что не вернется.

«Та квартира» ласково обняла его запахом пустующего жилища, словно давно ждала. Раздолбай зажег весь свет и медленно обошел свои новые владения. Однушка не знала ремонта с того дня, как он здесь родился. Плитки линолеума на полу загибались углами вверх, как ломтики засохшего сыра. Кран в ванной плевался ржавой водой. Сливной бачок не работал. Обои в некоторых местах свисали со стен лоскутьями, обнажая пожелтевшие газеты, служившие подложкой.

«Более полувека минуло с того дня, когда над нашей Родиной Ленин поднял знамя Великой Октябрьской социалистической революции. Экономически могучая, политически монолитная, несокрушимая Страна Советов уверенно смотрит в будущее», — прочитал Раздолбай на краешке старой «Правды».

«Офигенно могучая, — подумал он, вспомнив, как стоял два часа за маслом. — Хорошо, что таких дубовых статей больше не пишут».

Раздолбай прошел на кухню и воткнул в треснувшую розетку вилку маленького холодильника — тот затарахтел как грузовичок. Погладив холодильник по облупленному боку и осознав, что теперь это ЕГО холодильник, он заулыбался от счастья и обошел квартиру еще раз. Старенькая мебель из клееной фанеры показалась бы кукольной на фоне финских гарнитуров, которыми был обставлен дом дяди Володи, но теперь это была ЕГО мебель, и она радовала глаз. Раздолбай застелил раскладной диван, обтянутый зеленым плюшем, забрался под одеяло и погрузился в блаженное ощущение бытия в собственном доме.

«А ведь я сказал про себя: „Господи, если бы я жил отдельно!“, и в тот же вечер разбилась банка, — вспомнил он, но тут же засомневался: — Ничего это не значит! Мало ли случается совпадений? Вот если с Дианой получится, тогда… Тогда, может, и поверю, что есть этот Бог».

— Дано будет, — шепнул внутренний голос.

— Вот и проверим.

К родителям Раздолбай наведался, когда пришло время записать несколько кассет. Запах лака уже выветрился, но он все равно изобразил приступ астмы и напоказ подышал перед мамой из ингалятора.

— Все еще задыхаешься? — удивилась она.

— Душит немного, — соврал он и поскреб горло, словно ослабляя несуществующий галстук.

— Пойдем ко мне, поболтаем, — пригласил дядя Володя, пронизав его рентгеновским взглядом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Похороните меня за плинтусом

Хроники Раздолбая. Похороните меня за плинтусом-2
Хроники Раздолбая. Похороните меня за плинтусом-2

Перед вами — продолжение культовой повести Павла Санаева «Похороните меня за плинтусом». Герой «Плинтуса» вырос, ему девятнадцать лет, и все называют его Раздолбаем.Раздираемый противоречивыми желаниями и стремлениями, то подверженный влиянию других, то отстаивающий свои убеждения, Раздолбай будет узнавать жизнь методом проб и ошибок. Проститутки и секс, свобода, безнаказанность и бунт — с одной стороны; одна-единственная любимая девушка, образованные друзья и вера в Бога — с другой.Наверное, самое притягательное в новом романе Павла Санаева — предельная искренность главного героя. Он поделится с нами теми мыслями и чувствами, в которых мы боимся сами себе признаться.

Павел Владимирович Санаев

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза