Читаем Хроники Раздолбая. Похороните меня за плинтусом-2 полностью

Впервые в жизни рисование подарило ему счастье созидания ценности. Вдруг в его руках родился из небытия предмет, вызывающий к себе такое же почтительное отношение, как внушала, к примеру, музыка, выходившая из-под смычка Миши. Каждый, кто слышал, как он играет, сразу понимал, что место этого исполнителя в хорошем зале, а не со шляпой на улице. В волшебном прыжке Раздолбай дотянулся до уровня, который восхитил его самого, и теперь неотрывно смотрел на свою работу, не в силах поверить, что родившуюся ценность сотворил он сам.

«С такой картиной можно и с Мишей на равных общаться, — гордо подумал он. — Надо будет сфотографировать, показать ему».

Дядя Володя предсказуемо оценил портрет по высшей мерке.

— Ах ты, собака! — крякнул он, увидев скорбно-одухотворенное лицо Достоевского. — Вот чем ты заниматься должен, а не музыкой спекулировать.

— За это не платят, — хихикнул польщенный Раздолбай.

— А что ты сделал для того, чтобы платили? Надо вкалывать, работать на имя, глядишь — лет через десять начнут платить. Зато будешь заниматься тем, к чему у тебя призвание, а не по течению барахтаться — сегодня одно, завтра другое. Давай мне еще другую картину рисуй.

Благодаря портрету, Раздолбай стал читать в глазах дяди Володи уважение и от этого даже перестал съезжать при нем на дюдюську-бебяську, но другая картина так и не появилась. Азарт ушел на Достоевского без остатка, и взяться за что-то новое ему не хватило решимости. Он запечатлел свой первый успех, щелкнув портрет «Зенитом», и стал носить фотографию в кошельке, чтобы при случае похвастаться знакомым.

Первым, кому он хотел доказать, что чего-то стоит, был Сергей, но приятель-спекулянт неожиданно испарился. Он не появлялся в «Детском мире», хотя обычно даже грипп не мешал ему регулярно приходить с чемоданчиком на свое место возле колонны, никто не поднимал трубку на его домашнем номере, никто не знал, где он.

— Случилось что-то, — догадывался Раздолбай, отгоняя от себя злорадное словечко «допрыгался».

Сергей не являлся настолько близким приятелем, чтобы переживать за него, но его исчезновение было досадным. Музыкальный список пришлось сократить в несколько раз, и денежный конверт резко перестал набирать пухлость, как обжора, севший на вынужденную диету.

В середине весны Раздолбаю в два часа ночи позвонил Мартин.

— Слушай, ты, король, свинтил от предков на свою хату! — похвалил он. — Твой старший устроил дикий допрос, когда я просил дать номер. Отчего-то ему не понравился мой голос, и он с пристрастием выяснял, зачем взрослому мужчине нужен во втором часу ночи одиноко живущий юноша. По-моему, он заподозрил меня в дикой голубизне. Голубизна — дерьмо. Лучше бы он меня в сутенерстве подозревал. Ну, как ты сам вообще поживаешь? Как Диана номенклатурная?

— Пока никак. Я решил временно пропасть и сделать ей на день рождения последний сюрприз. В августе собираюсь…

— Прости, я — дикая свинья — прошу тебя что-то рассказывать, хотя совершенно не имею времени слушать. У меня плотно закрутились дела по бизнесу, в ближайший час нужно сделать двадцать звонков. Давай выкроим вечер, сходим поужинать. На Патриках открыли новый кооперативный ресторан, я тебя дико приглашаю. Вместо мудового фокусника там поет джаз номенклатурная негритянка, так что мой Вашерон будет в безопасности.

— Я тебя совсем потерял, дома ты не бываешь, как тебя найти, если что?

— Я сейчас в образе дико неуловимого Джо, и вовсе не потому, что меня на хер не надо никому ловить. Дико наоборот, к сожалению. Ты меня не ищи, я тебя сам найду.

На этом Мартин снова надолго пропал, и только благодарная память об авантюрном полете к Диане не давала Раздолбаю посчитать их дружбу потерянной.

Наступил август. Ко дню рождения Дианы Раздолбай купил пять маленьких медвежат, которых придумал привязать к большим гелиевым шарам и развесить перед Дианиной дверью, словно они сами прилетели ее поздравить. Каждому медвежонку он вложил в лапы карликовые розы и свитки с поздравлениями, а чтобы они держались, стал пришивать их нитками. За этим занятием его застал звонок мамы.

— Сынок, как собираешься двадцатилетие праздновать? — поинтересовалась она.

— А что?

— Чего ты со мной через губу разговариваешь?

— Нитка во рту, пришиваю кое-что.

— А-а… Одиннадцатого в ЦДРИ Слава Полунин выступает, «Асисяй», помнишь? Он же уехал со своими «Лицедеями», и они сейчас гремят на весь мир. У них единственный спектакль в Москве, как раз перед твоим днем рождения. Давай сходим вместе, это будет тебе мой подарок.

— Мам, я уже на девятое взял билет на поезд в Ригу. День рождения скорее всего там отмечу.

— Матери в планах красивой жизни места нет?

Упреки провоцировали Раздолбая на ответную вспыльчивость. Он хотел сказать, что мама всегда в планах, только он не знает, на каком месте, но дремавший «голос Бога» немедленно пробудился.

— Ты ударишь ее своей «остротой» наотмашь, и будет ссора! — раздался внутри негодующий окрик.

Перейти на страницу:

Все книги серии Похороните меня за плинтусом

Хроники Раздолбая. Похороните меня за плинтусом-2
Хроники Раздолбая. Похороните меня за плинтусом-2

Перед вами — продолжение культовой повести Павла Санаева «Похороните меня за плинтусом». Герой «Плинтуса» вырос, ему девятнадцать лет, и все называют его Раздолбаем.Раздираемый противоречивыми желаниями и стремлениями, то подверженный влиянию других, то отстаивающий свои убеждения, Раздолбай будет узнавать жизнь методом проб и ошибок. Проститутки и секс, свобода, безнаказанность и бунт — с одной стороны; одна-единственная любимая девушка, образованные друзья и вера в Бога — с другой.Наверное, самое притягательное в новом романе Павла Санаева — предельная искренность главного героя. Он поделится с нами теми мыслями и чувствами, в которых мы боимся сами себе признаться.

Павел Владимирович Санаев

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза