Хроники Сэнгоку. Сказание о Черной Цитадели

Ёситацу пододвинул ногу ближе и в тот же миг сорвался с воплем с места, воздев меч над головой, Татсусиро скользнул тенью ему навстречу. Инферитовый клинок прошелся длинной диагональной линией от плеча до бедра. Ёситацу засеменил на ослабших ногах и, издав глухой хрип, завалился на пол. Он хватал ртом воздух, скреб руками по каменным плитам, словно в стремлении уползти от смерти. Сабуро пристально наблюдал за его потугами – так натуралисты следят за предсмертной агонией мухи в лапах паука.

– Пасть от руки такого трусливого червя, – проговорил наконец. – Досан был достоин лучшей судьбы, должен был пасть смертью храбрых в великом сражении за единство Хонсю, а получил нож в сердце от собственного сына. Каким бы никчемным ребенком ты ни был – он любил тебя. Любовь к тебе его и сгубила. У родителей это заложено в подкорках сознания, к сожалению. Им не дано принудительно вырвать это чувство из своего сердца. Даже если бы я попытался воздействовать на его отношение к тебе – ничего бы не вышло. Сайто Досан был несгибаем в своем отношении к людям, он чувствовал их сердцем, угадывал их сущность и стремления каким-то свойственным только ему одному инстинктом.

Ёситацу перестал барахтаться и теперь лишь хрипло дышал.

– Надеюсь в своей предсмертной песне ты сложил об отце немало добрых слов, Ёситацу. Иначе не жди от него прощения.

– Не отец он мне… Плевал я… на его… прощение.

– Как глупо, – сказал Сабуро и вогнал меч в левую лопатку, смирившемуся со своей участью, врагу.

Кто-то из раненых солдат еще кряхтел и тяжело дышал, кто-то все еще стремился уползти подальше от победителя, а за дверьми донжона отряхивался ото сна новый день. Серый и мрачный, будто отражающий внутреннее состояние Сабуро, одержавшего долгожданную победу над злонравным врагом. Душа его не ликовала, а сам он не ждал громких оваций от людей, которые до последнего не верили в победу. Он привык, что каждое его стратегическое решение втихомолку ставится под сомнения, но не имел привычки надрывать глотку, чтобы доказать действенность выбранной тактики. Вместо этого Татсусиро Сабуро завоевывал доверие и любовь окружающих его людей решительными действиями и – как следствие – победами.

И только теперь, возвышаясь над мертвым телом давнего врага, он в серьез прочувствовал, что победа в Мино потянет за собой стремительные – точно бушующие воды горной реки – события, что недруги, до этого не воспринимавшие его всерьез, устремят в сторону Черной Цитадели пытливые взгляды, что захотят прощупать его силу на деле.

Гонец окончил свой короткий доклад и склонился у ног Сабуро, ожидая ответного послания в адрес Адзаи Нагамасы. Генерал осмотрел собравшихся у дверей донжона воинов, имеющих усталый вид, и распорядился готовиться к выступлению немедля.

БИТВА ДЕВЯТАЯ Окэхадзама

С опаленной сторожевой башни клубами валил черный дым, сливаясь с мрачнеющим в преддверье дождя небом. Под ноги то и дело попадались подранные и втоптанные в сырую почву штандарты трех белых на синем поле чешуек дракона клана Го-Ходзё. С соседних фортов уже пестрили красными полотнами стяги Такэды. Захват Идзу не занял и суток. Тигр из Каи ударил по границам немногим за час до рассвета, сопротивления практически не было. Запросив у дома Го-Ходзё в помощь вопиющую часть военного потенциала, Имагава Ёсимото предоставил отличную возможность для атаки своему оскорбленному соседу.

Сингэн ужинал, восседая на походном стуле, когда единовременно с воем боевой трубы в лагерь пришло тревожное донесение. Его статная фигура казалось никогда не поддавалась соблазну расслабиться или хотя бы ссутулить плечи, которые гордо несли голову, всегда смотрящую куда-то поверх горизонта. Кто-то завопил: «Уэсуги!» Даже не получив приказа от генерала, солдаты выходили из своих палаток, в спешке натягивая доспехи, так как знали: появление армии Этиго всегда влекло за собой нелегкое сражение.

Войско Бисямонтэна выстроилось на пару тё54 от лагеря Такэды, разбившись на восемь-десять отрядов. Два воробья, летящих навстречу друг другу в бамбуке, полоскались на синих штандартах в порывах северного ветра. Такэда распорядился пригласить дражайшего врага присоединиться к нему за трапезой.

Солдаты почтительно расступились, и взору предстал высокий молодой мужчина в синих с белым доспехах. Его лицо выглядело слишком изящным для воина, черты лица, словно нарисованные кистью художника с особенной утонченностью, слишком напоминали женские: красиво очерченный рот, тонкий нос, правильно расположенные глаза в окаймлении пушистых ресниц. Хотя голову покрывал белоснежный шелковый платок, непослушные пряди черных волос выбивались из-под его покрова, ниспадая по левому плечу. Он был строен и изящен, как самурайский клинок, сотворенный рукой мастера высшей категории. Острый взгляд внимательных глаз уставился на старика с леденящей проницательностью.

– Выпьешь со мной? Путь был неблизким, – пригласил Такэда голосом, не терпящим возражений.

– Пожалуй, – согласился Кэнсин и уселся напротив.