Хроники Шеридана

«Через три луны мой отец будет мертв. Башня убьет его…– мысленно говорил между тем Нордид другу, – нам ни разу не дали увидеться – ведь в Башню Забвения можно войти лишь однажды. Но мой отец – о, они еще пожалеют о содеянном! – он может многое. Он явился мне через зеркало. Почти сразу, как его заточили в Башне. Больше контактов не было – боюсь, эта связь забрала у него слишком много сил… Стоит попытаться вытащить его оттуда – никто и не узнает, а потом поможем ему перебраться в Заморье. Но главное, что он успел сказать мне – я должен привести к нему чужестранца, который придёт с тобой на нашу встречу! Поэтому-то я и послал за тобой…»

– Что?! – от неожиданности агил произнес эти слова вслух, и ему понадобилось время, чтобы снова войти в транс.

«Да! Он именно так и сказал. Мне сильно не хотелось впутывать тебя в это дело: мы с Бильямом справились бы сами, а ты – в случае неудачи, – позаботился бы о наших женщинах. Но отец настаивал на этом…»

«Хорошо… Когда?»

«Завтра…»

…Едва молодые люди покинули кабак, ночная бабочка, сонно кружившая под потолком, оживилась и выпорхнула вон. Очутившись на свежем воздухе, она оборотилась совой и полетела над ночными крышами. Её чёрный силуэт пересек желтый круг луны и слился с темнотой…

***

Полная луна скользила в просветах тяжёлых туч, одетая ими, словно в драгоценные меха. Внизу, лежал спящий город – притихший, настороженный, мучимый сновиденьями… Ах, как неспокойно в такую ночь! Как тревожно даже за толстыми стенами из зачарованного камня! Неуютно часовым на высоких башнях, – пристально всматриваются они во тьму, откуда, невидимые, глядят на них тысячи враждебных глаз: в полнолуние самое раздолье детям Ночи!

Пустые улицы освещает ровный свет фонарей, но мало кто отважится пуститься в путешествие по их руслу, столь оживлённому днём. А если нужда и заставит, то такой бедолага нипочем не переступит порога в одиночку, не вооружившись пучком факелов и каким-нибудь оберегом.

И только четверым, собравшимся в небольшом доме у моря, нравилась эта ночь: она была их союзницей.

Незадолго до полуночи, Нордид вытащил из тайника завернутый в ткань плоский предмет, размером с человека. Сняв покровы, он предъявил сообщникам портрет.

– Кто это? – спросил Юстэс, разглядывая изображение.

– Мой отец.

Юстэс подошел поближе: необычайно высокий лоб, глубоко посаженые глаза… Ему показалось, будто изображенный на портрете человек пристально наблюдает за ним.

– У него нет ничего, чтобы исполнить магический обряд, – пояснял между тем Нордид, – потому мы должны помочь ему.

Следуя его указаниям, сообщники расставили на полу комнаты, где они собрались, зажжённые свечи. Язычки свечей образовали дорожку, в одном конце которой поместили стоймя портрет, а в другом – небольшое зеркало в металлической оправе: отражение трепещущих огоньков в его глубине уходило в бесконечность. Нордид придирчиво осмотрел их работу и поправил зеркало, так, чтобы портрет гляделся прямо в него.

– Кто нарисовал твоего отца? – почему-то шепотом спросил певец.

– Не знаю, – тихо отозвался Нордид. – Я ничего не знал об этом, пока отец не сказал мне об этом во время нашего разговора через зеркало. Представляю, какую мину скорчил бы Абигайл, узнай он о портрете! Он один из всего совета не был возмущён арестом отца.

– А что такого в этой картинке?.. – осторожно поинтересовался Юстэс.

– Так ведь как же, – терпеливо, точно неразумному ребенку, пояснил Нордид, – имея под рукой чье-то изображение можно с помощью колдовства подчинить его своей воле! Потому-то наши обычаи строжайше запрещают рисовать людей. Да и нелюдей тоже изображать не след.

– Удивляюсь, как Дарквиш мог позволить такое?.. – заметил агил. – Он сильно рисковал, доверяясь тому, кто это сделал.

– Зато теперь это нам пригодится,– подытожил Нордид.

– Двенадцатая стража бьет! Пора! – услышав бой ночных часов, воскликнул молчавший доселе четвертый их товарищ. То был слуга Дарквиша – Бильям.

Срывающимся голосом Нордид стал читать нараспев заклинания: сначала громко, потом всё тише и всё быстрее, так, что слова слились в неразборчивое бормотание. Пределы комнаты раздвинулись и исчезли, появилось эхо, с губ заклинателя стали срываться синеватые всполохи в такт шипящим звукам. Огоньки свечей вытянулись и заострились, точно их беспокоил сильный поток воздуха… Изображение на портрете покрылось мелкой рябью, поверхность зеркала искривилась, будто стекло стало жидким, темнота вокруг него сгустилась – и из неё вылепилась постепенно человеческая фигура.

– Отец!.. – порывисто шагнул ей навстречу Нордид. Тёмный силуэт качнулся вперед – и юноша вдруг остановился, как вкопанный. – Кто ты? Кто?! – услышали остальные его сдавленный крик.

В руках Нордида блеснула шпага. Он сделал резкий выпад, но шпага выпала из его рук, и с шипеньем растаяла.

– Тезариус… – насмешливо прозвучал в темноте спокойный голос. – И это – мое настоящее имя. Я никогда не боялся называть его.

– Проклятый чернодел! – выкрикнул Нордид. – Где мой отец?! Что ты сделал с ним?..

– Боюсь, он мёртв. Но не я послужил тому причиной.

– Врёшь!..