Хроники Шеридана

Ему хватило одного краткого мига, чтобы увидеть: незнакомка была прекрасна, точно божество, сошедшее с небес. Но её красота, вынуждая учащенно биться сердце, не вызывала плотского волнения – она заставляла преклоняться, подчиняться, забыв о собственной воле, – и человек благоговейно опустился на колени…

Она же смотрела на него сверху вниз, и если бы он в тот момент осмелился заглянуть ей в глаза, то поразился бы странной смеси жестокости, радости и печали.

Не говоря ни слова, она знаком велела ему следовать за собой. Хромая, он потащился следом, не думая, куда и зачем они идут.

В одном месте на берегу перед ними возникло зеленоватое свечение: воздух словно бы сгустился и пульсировал. Очевидно, это был портал. Всадница приглашающим жестом указала ему на переход, и он покорно починился её молчаливому приказу, не зная, куда это его приведёт.

…Когда человек исчез, женщина достала из складок одежды песочные часы, где за толстым стеклом медленно порхали светящиеся снежинки. Несколько дней назад она забрала эту стекляшку у Тезариуса. Демон на свою беду встретился ей на узкой тропе, ведущей от Драконьих скал к побережью.

– Слышала, ты послал человека, пришедшего Извне, убить меня?.. – спросила она тогда у чернодела, прежде чем обнажить меч.

Тезариус лишь презрительно усмехнулся в ответ.

Но напрасно он улыбался: магия Древних оказалась сильнее его колдовства, – ведь Высшие открыли бывшим рабам лишь малую толику своего Знания. Да и меч, омытый кровью дракона, которая сама по себе – смертельный яд для Тёмных, – знал свое дело.

– Времени осталось мало! – прошептала женщина, глядя на танец снежинок. – Тут я ничего уж не сумею изменить. Но он успеет… Он должен успеть.

***

На следующий день отца Себастьена провожали в последний путь. Он не раз говаривал, что хотел бы покоиться на Холмах, и магистрат распорядился исполнить последнюю волю покойного.

Обитатели Замка – не взяли только дядюшку-кабана – прибыли в маленькую церквушку на Холмах к десяти утра. Там уже собралась добрая половина Города.

Закрытый гроб стоял на специальном возвышении возле алтаря.

Мэрион вместе с остальными примостилась на деревянной скамье. Сквозь открытые окна лилась утренняя прохладная свежесть, в саду мирно жужжали пчелы, и ей казалось совершенно немыслимым, что её друг больше никогда не увидит этого неба, сада, полей, убегающих в Долину тропинок.

Это была её первая потеря.

В углу негромко заговорил орган. Светлые и печальные аккорды неторопливо потекли над садом, растворяясь в небесной синеве:

– Нагими и босыми приходим мы в этот мир, и уходим, ничего не взяв с собою… Сотворённые из праха – в прах обратимся… И чем же измерить этот путь, путь от рождения до кончины? Лишь тем, что мы оставим после себя. Но города, построенные нами, занесут пески, засеянные поля – пожрёт саранча или засуха, накопленные богатства – растратят наследники, мудрость, собираемую по крупицам, уничтожит время… Великие горы, могучие реки – и те исчезают бесследно, так что же остаётся после нас? Только память. Память сердца… Связующая серебряная нить между живущими и ушедшим… Память о той любви, что он дарил при жизни… Так дарите же ближним любовь! Любовь истинную – ту, что долготерпит и милосердствует, не завидует и не превозносится, не гордится и не бесчинствует, не раздражается и не мыслит зла… Ту любовь, что радуется истине, всё покрывает, всему верит, всему надеется и всё переносит… Любовь, которая никогда – никогда! – не перестаёт быть…

Под величавые звуки органа гроб подняли на руки и он поплыл к выходу. В углу сада была приготовлена могила – ровный тёмный прямоугольник, рядом – аккуратно снятый слой дёрна.

Одним из последних к растущему могильному холмику подошел Макс Линд.

– Прощай, брат Або! – негромко произнес он. – Покойся с миром, ибо то, что должно было, ты сделал. Прощай же теперь!..

Мэрион, стоявшая неподалеку, не слышала его слов. Она думала о своём…

Когда стали расходиться, Бабушка пожелала отправиться в Город пешком – вниз с Холмов через сады. Внучка увязалась за ней.

Держась за руки, они молча шли по тропинке. Пахло молоком и сеном, летали стрекозы, над розовым клевером гудели тяжёлые полосатые шмели.

– Мне хорошо идти с тобою вот так… – вздохнув, сказала девочка. – А тебе?

– И мне…

– А ты боишься умереть?

Бабушка отрицательно покачала головой.

– А я – боюсь, – серьезно сказала Мэрион. – Наверно, когда стану старая, как ты, тоже не буду бояться. Только это будет не скоро… Знаешь, что? – и остановившись, она просительно заглянула старухе в глаза. – Когда будешь на небесах, не забывай меня, ладно? Обещаешь?

– Обещаю.

И на душе у обеих стало хорошо и спокойно. Особенно у Мэрион, ибо она поняла сегодня: провожая ушедшего, печалишься потому, что на свете стало меньше любящих тебя. Но её бабуля будет любить вечно.

***

…Имя предателя так и не узнают. Склады продовольствия загорелись одновременно в разных концах Города, – пылали жарко и весело, будто деревянные, хотя были из камня. Спасти ничего не удалось.