Хроники Смертельной Битвы: Во имя высоких целей

Добровольное заточение и сковывающее молчание сменились безудержной яростью. Шао Кан так и не явился, не посмел или не пожелал, посмеявшись над дочерью побежденного за плотно закрытыми для нее дверями тронного зала. На все попытки Китаны нарушить негласный запрет ненавистный Шанг Цунг отвечал, кривя рот в усмешке, что Император занят не терпящими отлагательства делами. Она бросала ему в лицо оскорбления, требовала, но он оставался безразличен и презрительно вежлив, а тронный зал запертым. Цунг никогда не оказывал ей должного уважения. Прежде Китана робела перед ним, памятуя перетекавшие по замку пугливые шепотки о мириадах плененных живых душ, теперь же ее терзало желание добиться от него — ото всех — должного уважения. Боевой трофей, игрушка, с которой забавлялись от скуки. Не зря ведь ей так заботливо взрастили замену.

— Отец заботится о твоей безопасности, Китана.

Собственная тень во плоти глядит на нее неотрывно с нечитаемым выражением в ее же собственных — чужих — глазах.

— Она мне не нравится!

— Она будет защищать тебя. Ты принцесса, тебе нужно заботиться о своей безопасности, быть осторожной и мудрой…

— Я хочу быть как отец. Попроси его, мама, ты ведь обещала. Он научит меня сражаться.

Не научит, потому что давно уже мертв и гниет в усыпальнице в своей столице. В той самой, в которой теперь заправляют внешнемирцы, мама, с твоего разрешения.

— Он тебя заставил, да? Скажи мне, что заставил. Он пригрозил?

— Нет, нет. Ну что ты, конечно же нет. Император…

Шум ветра разносит стеклянно-металлический лязг по полумертвому саду. Еще вчера он казался ей необыкновенно уютным.

Отец, посмотри, те цветы, что ты прислал, прижились, и на них даже появились бутоны… Он, кажется, улыбнулся, и она счастлива. Рядом с ним так спокойно. Его сила стелется над притихшим садом, окружает плотно, заставляет расправить плечи и выпрямить спину. Защищает, берет под свое покровительство. Дает так много, ничего не прося взамен. Что чувствовал король Джеррод, когда Император оказался слишком близко, какой показалась ему сила, которой так восхищалась его дочь?

Ненависть выплескивалась из нее, как смола из кипящего котла. Китана была опасна, Император постарался на славу, не жалея сил на ее обучение. Даже несмотря на то, что еще не вошла в полную силу, Китана была способна разрушать и причинять боль и делала это, хоть и терзалась сознанием того, насколько жалкой выглядели эти попытки мстить даже в ее собственных глазах. Император так и не снизошел до встречи с ней, мать смотрела на нее с откровенным ужасом, Шанг Цунг качал головой и раз за разом предрекал ей наказание, а она требовала, кричала — и ничего не получала в ответ. Китана и сама толком не задумывалась, чего именно добивается: не то признания вины, не то жестокой казни, не то бесполезной, но такой желанной мольбы о прощении. Она была слишком разгневана и напугана, чтобы об этом задумываться.

Тогда-то к ней и приставили Саб-Зиро. Однажды он просто возник на пороге, когда Китана отворила двери, намереваясь отправиться на прогулку, и с отменным хладнокровием и безразличием сообщил, что с этого дня она имеет право перемещаться по замку лишь в его сопровождении. Китана молчала: она была наслышана, впрочем, как и остальные жители Внешнего мира, об убийце, от которого не было спасения, неудачливом мстителе, ставшем преданным слугой. Она, растерянно открывая и закрывая рот, смотрела на темную фигуру без лица и без облика, загородившую ей путь, и не могла принять однозначного решения. Остатки благоразумия боролись в ней с неутолимой яростью и жаждой выжечь все вокруг дотла. А Саб-Зиро не говорил, не двигался с места, не менял позы, казалось, вовсе не дышал. Черное и синее, застывшее в непобедимом мертвящем холоде.