Хроники старого меломана

Весной началась практика в училище, затем экзамены. Сами экзамены начисто стёрлись из памяти, кроме одного эпизода. По литературе писал сочинение на вольную тему. Я выбрал «Бойцы невидимого фронта» по книге Юлиана Семенова «Семнадцать мгновений весны», а прочитал роман в толстом журнале, кажется, он назывался «Подвиг». Был покорён авторским стилем. Через три месяца вышел телесериал, который все знают.

Практику проходил на 4-й мебельной фабрике, место не нравилось, и перспектива остаться там работать совсем не привлекала. Я посоветовался с мастером, и выход был найден. По тогдашним законам требовалось отработать два года после распределения. Но, как отслуживший в армии, я мог подобрать себе место сам. Было лишь условие, чтобы будущий работодатель послал запрос в администрацию училища. Очень захотелось на «Ленфильм». То, что там снимают кино, все знают, а чем может заниматься столяр-краснодеревщик, мало кому было известно. Оказывается, на знаменитой студии есть цех декоративно-технических сооружений (ЦДТС), где бригада столяров без приставки «краснодеревщик» не покладая рук успешно трудилась на поприще отечественного кинопроизводства. В отделе кадров студии мне выдали запрос на красивом бланке и я загордился.

Я вновь пришёл туда уже в середине июля, предъявил новенький аттестат вместе с запросом, и был зачислен в штат ЦДТС. Работать оказалось очень интересно. В цеху из дерева изготавливали все, или почти все. Как правило, художник по картине приходил к нашему мастеру и выкладывал эскизы декораций. После обсуждения и корректировки мастер приносил листочки с чертежами нам работягам. Начиналось священнодействие с деревянным брусом, фанерой, а иногда, массивом ценных пород дерева, метизами и мебельной фурнитурой. Спустя время я играючи вязал оконные рамы, изготавливал двери, мебель и совершенно необычные вещи, которые после покраски и специальной обработки превращались на съёмочных павильонах в полноценный реквизит.

Музыкальная толкучка перебралась к Инженерному замку (питерцы обычно так называют прибежище императора Павла, а не Михайловским). По вечерам у памятника Петру Первому собиралось человек двадцать-тридцать, а, может, и больше. Все с портфелями или сумками в руках. И, любой, кто был в курсе, мог безошибочно сказать, что находится там. Первым, кого я встретил, оказался Женя Скачков. Я был знаком с ним ещё до армии, часто заходил к нему домой, на улицу Войнова (сейчас это Шпалерная). Женя окончил хореографическое училище, танцевал в массовках. В середине шестидесятых увлёкся эмигрантами Иваном Ребровым, Борисом Рубашкиным, Алёшей Димитриевичем и другими. Но позже примкнул к нашим рядам и втянулся в рок-музыку.

— Привет, где пропадал, чалился?

— В смысле, — не понял я.

— Зону топтал? Ну, сидел?

— Упаси Боже, я из армии недавно.

Вопрос о зоне был не случайным. Женя по пьянке получил первый срок и, отсидев полтора года, вернулся в город к больной матери. Взгляды на мир слегка изменились, как и отношение к окружающим. Женя скоро получит новый срок, распрощается с театром, потом будет работать в такси, станет алкоголиком и скончается.

Восстанавливая связи с нашими тусовщиками-пластиночниками, я узнал удивительную вещь: при Ленинградском обществе коллекционеров (ЛОК) создана секция филофонистов, то есть собирателей виниловых пластинок. Первоначально это вполне легальное место сбора под одной крышей располагалось на Литейном проспекте, в подвале дома № 9. Деятельность свою секция начинала в конце 1972-го и открылась как раз к моему дембелю. Уже в феврале 1973-го, сгорая от любопытства, я спускался по деревянным ступеням, а чуть позже зарегистрировал своё членство.

Я платил взносы, которые аккуратно проставлялись в синий членский билет. По уставу запрещалось не только продавать пластинки, но и приносить с собой зарубежный винил (кроме «демократов» — официальных изданий из стран народной демократии). Понятно, что за столами мелькали фирменные пласты, а деньги передавались втихаря, ведь дурацкие правила для того и пишутся, чтобы их нарушать. Клуб несколько раз менял свой адрес. В середине семидесятых мы пару сезонов обитали в подвале на Ждановской набережной, 11. И лишь затем получили постоянную прописку на углу Лермонтовского и Римского-Корсакова. Неудивительно, что в клубе основная масса людей знала друг друга, в первую очередь, по неофициальным сборищам, о которых речь впереди.

Жарким вечером я и несколько человек сидели на ступеньках Инженерного замка. Пластиночники расходились, обычно это происходило после восьми вечера. Отдельные меломаны ещё кучковались, заканчивая виниловые обмено-продажи. Мы посасывали портвейн, молодой человек в непривычной соломенной шляпе играл на гитаре «Lady In Black», я подпевал.

— Ты выступаешь где-нибудь? — спросил я, глядя, как ловко музыкант берет аккорды.

— Есть одна группа, — нехотя процедил парень.

— Как называетесь, — пытал я незнакомца.

— «Аквариум», а ты из каких будешь?

— Здесь пласты меняю, а, вообще, раньше играл в «Фениксе».