Хроники сыска

После чаепития Курилло-Сементовский ушел к себе наверх, а вместо него появился ротмистр Фабрициус. И тоже передал стенания Дмитрия Бурмистрова на невежливость начальника сыскной полиции! Похоже, мануфактурщик объезжал весь город с рассказами о нанесенной ему обиде. Благово посмеялся, но и порадовался про себя, что Кутайсов уже не губернатор. К новому начальнику губернии «патриций» втереться еще не успел. Ну, получит он завтра щелчка по носу…

Уже в темноте вернулся Лыков и привез с собой Турусова. Три оставшихся перепелиных тушки он вручил Милотворскому. Как и ожидалось, обыск квартиры лесничего ничего не дал: окровавленных топоров не обнаружили. Обитатели Молитовки полиции избегают, на вопросы отвечают через силу и весьма ненаблюдательны. Да, приехал долговязый, хорош собою и поселился у лесного человека. Да, ходили они вместях к Бурмистровым. А куда им еще в деревне ходить? К бабке-знахарке или к Архипу-пьянице? Единственное общество здесь – это дача мануфактурщика. А уж что там делалось, на даче-то, мы того не ведаем…

Павел Афанасьевич допросил Турусова, но без вдохновения. Он знал, что и здесь удачи не поймать. Действительно, «лесной человек» очень спокойно и немного заученно подтвердил все, что уже было известно сыщикам, с несколькими лишь мелкими подробностями. На вопрос, во что был одет Иван Бурмистров, ответил без запинки. Чувствовалась та же знакомая рука организатора. Гаранжи придумал систему взаимоподтверждающих показаний, когда свидетели, сговорившись, подкрепляют друг друга. Конечно, полиция могла бы за несколько недель непрерывных допросов и очных ставок расколоть этот фронт – и Турусов, и особенно Бурмистрова не выглядели людьми с сильной волей. Но сделать это можно, лишь разъединив и изолировав всех четверых участников дела, то есть арестовав их. А кто же даст ордер на арест? Никаких формальных для этого оснований сыскная полиция не имела.

Отпустив лесничего, Благово с Лыковым еще долго изучали завещание покойного Бурмистрова. Они отобрали образцы деловых бумаг и сличали руку Ивана Михайловича, стремясь обнаружить подделку. Очень похоже! Присяжные даже и не усомнятся. Тот, кто это сделал, замечательный копиист. Известно: русская земля полна талантами. Такими, что у себя на кухне двадцатипятирублевый билет нарисуют не хуже, чем в Экспедиции заготовления государственных бумаг…

Посланный на поиски кухарки Титус так до конца дня и не появился. Видать, уж очень глубоко зарылась проклятая баба…

В половине седьмого утра, когда Павел Афанасьевич допивал свой чай, секретарь ввел в его кабинет «патриция». Коренастый, с лысиной и животом, с хитрыми и умными глазами, мануфактурщик начал с извинений за свое вчерашнее поведение. Бес, мол, попутал: сильно переживаю потерю брата… Благово кивнул и без долгих экивоков спросил:

– Ваш брат не обладал ведь сколь-нибудь значительным движимым имуществом?

Бурмистров несколько секунд молчал, словно не веря своим ушам, потом вскочил:

– Значит, вы все поняли?

– Садитесь. Понял-то я все, доказать ничего пока не могу.

– Хорошо уже то, что вы столь умны, господин Благово. Признаться, я был худшего мнения о нашей полиции. Завещание она вам уже предъявила?

– Да, но не она, а помощник убитого ими Антова – он тоже в деле. Как и ожидалось, все вдове. И есть свидетели, что Иван Михайлович лично подписал духовную. Почерк, естественно, подделан, но мастерски.

– Как же теперь быть? Вы же видите: убийцы, душегубы пируют на могиле… И мы ничего не можем им предъявить?

– Нужны улики.

– Там сговор? Они свидетельствуют друг за друга?

– Несомненный сговор, но очень умный – придраться не к чему.

– Посадить их на хлеб и воду! Допрашивать без сна и отдыха!

– Для ареста нет формальных оснований. Такое бывает в нашем деле, господин Бурмистров. Мы же не опричники – для нас существует закон.

– Да, это им все можно… Значит, как с Лельковым?

– Ну, это лишь пока. Гаранжи хитер, но все предусмотреть трудно. Мною послан агент на Кавказ, для собирания сведений о его прошлом. Мы ищем кухарку, что готовила то смертельное варево – она самый важный свидетель. Вы тоже могли бы нам помочь.

– Каким же образом?

– Подгаецкий явно подкуплен. Но с вашими капиталами…

– Понял! Вы предлагаете мне его перекупить?

– Да. Сколько вдова с поручиком могли ему дать? Предложите вдвое, втрое больше и все равно останетесь в выгоде. Там корысть, жадность и ничего другого. Интересы помощника нотариуса узки и материальны, сыграйте на этом. Анастасии Павловне есть что терять, а этому хлюсту – только репутацию.

– Я, кажется, даже знаю, за какую сумму продался Подгаецкий. У брата из стола пропали непрерывно-доходные четырехпроцентные билеты Государственной комиссии по погашению долгов. Общая стоимость бумаг – пятьдесят тысяч рублей. Я был там вчера, говорил с этой стервой и обыскал весь дом, невзирая на ее визг. И билетов не нашел!

– Полагаю, доля Ивана Михайловича в семейном деле стоит существенно дороже.

– Она оценивается в полтора миллиона. И вы правы: сколько бы ни запросил этот гаденыш, лишь бы сообщил правду – я все равно окажусь в выигрыше.