Хроники тайной войны. 1968–1995. Операции спецслужб Израиля на Ближнем Востоке и в Европе

Все прекрасно знали, что штурм школы может начаться в любую минуту. Террористы ясно дали понять, что не позволят израильтянам затягивать время и дожидаться темного времени суток. С каждым часом Рахим всё больше выходил из себя. Виктору Коэну всё сложнее было поддерживать с боевиками непрерывный контакт. Практика показала, что, пока с террористами ведут «переговоры», они не станут расстреливать заложников. Рахим всё чаще заявлял, что, если израильское правительство не удовлетворит требования террористов сразу после 18:00, и ни минутой позже, он начнет выбрасывать из окна класса отрезанные детские головы. Под дулом автоматов он время от времени выставлял в окне школьников и заставлял их кричать: «Чего вы ждете? Мы хотим жить, спасите нас! Сделайте хоть что-нибудь!..» Нужно было иметь стальные нервы, чтобы в такой ситуации сохранять хладнокровие. Все понимали, что, после того как террористы расстреляли микроавтобус с арабскими женщинами и расправились с семьей Коэн, им уже было нечего терять.

Несмотря на это, штурм постоянно откладывался. Прежде чем началось силовое разрешение ситуации, спецназовцам пришлось в ожидании провести много мучительных часов. Моше Даян постоянно терзал Голду Меир, требуя от нее разрешение на начало военной операции. Он настаивал, что штурм школы должен начаться не позже 17:00, поскольку террористы, поняв, что силовой акции не удастся избежать, приведут в исполнение свои угрозы раньше указанного времени. В конечном итоге он потерял терпение и вылетел на вертолете в Иерусалим, чтобы лично принять участие в экстренном заседании «Митбахона». Однако уже через несколько часов ему ни с чем пришлось вернуться в Маалот, так и не убедив премьера в необходимости срочного штурма.

Следует отметить, что на мнение израильского премьер-министра по вопросу силового разрешения проблемы с заложниками оказывали значительное влияние начальник Генерального штаба Армии обороны Израиля генерал-лейтенант Мота Гур и командующий Северным военным округом генерал Рафаэль Эйтан. В отличие от министра обороны, с которым Рафаэль долгие годы находился в состоянии неприкрытой вражды, он считал проведение антитеррористической операции в подобных условиях настоящим безумием, граничащим с преступлением по отношению к заложникам. Такого же мнения придерживался и начальник Генерального штаба. Тем не менее и Эйтан, и Гур были вынуждены подчиниться приказу министра обороны и приступить к разработке операции, намеренно не посвящая Моше Даяна даже в общие детали.

Позже Рафаэль Эйтан вспоминал: «…В Маалоте мы снова столкнулись с министром обороны Моше Даяном. Эта встреча, как и прежде, была враждебной. Я находился на передовом командном пункте около школы, захваченной террористами. Только вернулся с обхода, в котором дал указания солдатам, каким образом совершить прорыв. Даян попросил информировать его о плане операции. Не хотелось мне вводить его в детали, ибо тогда и сейчас убежден, что министр обороны — любой министр обороны! — не должен быть в курсе каждой детали такой операции. “Попытаемся сделать как можно лучше”,— сказал я. “Но что за план?” — не отставал он. “Наилучший из возможных…” — опять уклонился я. Вероятно, в этой ситуации он не хотел вступать со мной в спор — мое отношение к нему он знал отлично…» [119]

В 14:45 министр обороны очередной раз позвонил в канцелярию главы правительства, потребовав от Годлы Меир разрешение на немедленное начало антитеррористической операции. Моше Даян мотивировал свое требование тем, что ситуация вокруг заложников накалилась до предела и в любой момент рисковала выйти из-под контроля. Поскольку правительство, по всей видимости, не собиралось выпускать террористов на свободу, штурм следовало начать как можно раньше, пока боевики ничего не ожидали.

Поддаться требованиям террористов сегодня означало завтра превратить любую израильскую школу в потенциальную цель для нападения террористов. И тогда рано или поздно в одной из израильских школ неминуемо пролилась бы детская кровь. Это не было мрачным предположением Моше Даяна, это была та реальность, в которой жил Израиль, которую необходимо было принять.