Хроники. Том первый

А «Все поломалось»[121] Лануа считал отбросами. Мне так не казалось, но обнаружить это можно только одним способом — и только одним способом записать, в одном стиле, с массой тремоло. Мы записали песню полным составом. Тони Холл на басу, Вилли Грин на барабанах. Записали живьем в большой гостиной. Мы с Брайаном играли на гитарах. Я по-прежнему не выпускал из рук «Телекастер». Когда пишешь такую песню с группой музыкантов, редко случается так, что всем пятерым или шестерым одновременно хорошо. Дэн на этом сыграл и внес такой же вклад, как и остальные. Мне казалось, что песня делает ровно то, что и должна, не хотел ничего серьезно в ней менять. Дэнни вовсе не старался ее как-то сильно залить — она и так была достаточно залита, когда попала к нему. Критикам обычно не нравилось, если из меня выходили такие песни, потому что они вроде как не автобиографические. Может, и так, но все, что я пишу, — родом из автобиографии.

Хоть Лануа и не пылал восторгом по поводу этого трека, он знал, что песня — не отстой. Я понимал, чего он ищет. Ему хотелось песен, которые определяли бы меня как личность, но то, что я делаю в студии, меня как личность не определяет. Тысячи страниц, и шрифт слишком мелкий. Хотя как певцу Дэн мне помогал. Певец может умереть без нужных микрофонов и усилителей, и Лануа из кожи вон лез, чтобы подобрать правильные комбинации. Я обычно уходил из студии ночью, и мозг у меня был холоден.

— Дэнни, — иногда говорил я. — Мы еще не поссорились?

Прожив в Новом Орлеане около месяца, однажды я встал спозаранку и вытащил из постели жену. До рассвета оставалось два часа.

— Ну что на этот раз? — спросила она. Я и не думал, будто что-то у нас не так. Через несколько минут она переоделась и варила кофе. К рассвету мы уже ехали на «харлее», пересекли Миссисипи в Бридж-сити и направлялись к Тибодо по трассе 90. Никакой цели у нас не было — туда просто можно было ехать. В Рэйсленде мы свернули на 308-ю. Мне было душно — нужно выбраться из города. Что-то никак не становилось на место, словно мир спрятан от взора, а нужно его найти. Чтобы не заснуть на остатке сессий, придется открыть окно и за что-то ухватиться, и чем бы оно ни было, мне нужно быть в нем уверенным на сто процентов.

Переехав в Тибодо, мы оказались возле старицы Лафурш. День стоял липкий, то и дело моросил дождик, а тучи растягивало, и на горизонте вспыхивали жаркие зарницы. В городке было много улиц с древесными названиями: дубы, магнолии, ивы, сикоморы. Первая Западная шла вдоль рукава. Мы прошли по настилу набережной, что спускался к воде, покрывавшей жутковатые болота — островки травы в отдалении и понтонные мосты. Здесь было спокойно. Если присмотреться, на ветке увидишь змею.

Я перегнал мотоцикл поближе к старой водокачке. Мы слезли и погуляли вокруг, по ближним дорогам под гигантскими кипарисами — некоторым по семьсот лет. Казалось, до города очень далеко: грунтовки бегут между пышных полей сахарного тростника, лабиринты замшелых стен, от некоторых остались только кучки обломков, вокруг — сплошь топи и мягкая грязь. Снова забравшись на мотоцикл, мы проехали по Пекан-стрит, затем — к церкви Св. Иосифа, построенной по образцу храмов в Париже или Риме. Внутри должна была храниться настоящая отсеченная рука мученика-первохристианина. Университет Николе — Гарвард для бедняков — располагался впереди на той же улице. По Сент-Патрикс-стрит мы проехали мимо роскошных жилых дворцов и больших плантаторских домов с глубокими верандами и множеством окон. Рядом с дощатыми залами стоял довоенный суд. Бок о бок — древние дубы и развалюхи. Хорошо было вот так от всех удрать.

Уже наступил день, мы уже довольно поездили. Дуло пылью, во рту у меня пересохло, нос забит. Проголодавшись, мы остановились у таверны «Кипарис Честера» на трассе 20 возле Морган-сити — там подавали жареных кур, рыбу и лягушачьи лапки. Я уже начал уставать. К нашему столику подошла официантка, спросила:

— Как насчет поесть?

Я посмотрел в меню, потом перевел взгляд на жену. Я всегда любил в ней вот что: она никогда не считала, что за ее счастье отвечает кто-то. Я или кто-нибудь еще. В ней всегда было ее собственное встроенное счастье. Я ценил ее мнение и доверял ей.

— Ты заказывай, — сказал я. Не успел я и глазом моргнуть, на столе появились жареный сомик, бамия и миссисипский «грязевой пирожок». Кухня у них располагалась в соседнем здании. Сомика и пирожок подали на картонных тарелках, но я, как выяснилось, не проголодался и съел только луковые кольца.