Хроники царя Давида

ГОсподь позаботился о том, чтобы своими деяниями Давид сам постоянно умножал число недовольных. Среди них были старейшины родов, их семьи и приближенные, власть и богатство которых ускользали из их рук, при этом они обязаны были поставлять Давиду солдат для его бесконечных войн; были крупные землевладельцы и скотовладельцы, которые косо смотрели на то, как царские угодья расширяются за счет их земель; священники местных святилищ, которые опасались за свои доходы ввиду строительства главного Храма; и масса крестьян, ремесленников, носильщиков, торговцев, погонщиков и прочих, на шее у которых сидели сборщики налогов и долги которых возросли настолько, что впору было продавать себя; а еще нужно было подмазывать царских чиновников, когда рождался сын Израиля и когда он умирал, когда женился и когда переезжал, подмазывать стражников у городских ворот — врат справедливости. Среди недовольных была и молодежь, которая, едва вступив в жизнь и разочаровавшись в ней, скептически относилась к вере отцов в обетованные великие преобразования.

Идолом же этой молодежи стал сын Давида Авессалом. Одно его имя приводило дочерей Израиля в экстаз: от подошв ног до макушки был он совершенен; а когда стригли его голову, что происходило ежегодно, ибо волосы его были слишком тяжелы, то волосы с его головы весили двести сиклей по царскому весу.

ТОТ, КТО ОХОТИТСЯ НА ЛЬВОВ, НЕ СТАВИТ КАПКАНЫ ИЛ ЗАЙЦЕВ

Авессалом был не глуп, но он видел лишь то, что лежит на поверхности, и отличался немалым своенравием.

Я попытался выяснить его умонастроение. Похоже, такового у него не было, во всяком случае по отношению к своему отцу, царю Давиду; впрочем, царю он не прощал того, что тот не наказал Амнона, обесчестившего Фамарь; своего же брата по отцу Амнона Авессалом возненавидел. Он похитил бы с неба БОжью молнию, чтобы поразить Амнона; я тщетно толковал ему, что не стоит ставить капканы на зайцев, если собираешься охотиться на льва, и что нужно все хорошо обдумать и приложить большие усилия, чтобы расправиться с крупной дичью, а заодно и с Амноном.

Однако у него уже был свой план. Меня он в него не посвятил, но многочисленные намеки давали основания предполагать наихудшее. Я не желал, чтобы меня заподозрили в причастии к этой необдуманной и сумасбродной затее, поэтому на некоторое время возвратился в Гило, занявшись своими розами, и о происшедшем узнал позднее.

По слухам, Авессалом отправился к своему отцу царю Давиду и пригласил его, а также всех царских сыновей, своих братьев, на большой праздник стрижки овец в свое имение неподалеку от Ваал-Гацора, что граничит с Ефремом. Он прекрасно понимал, что Давид слишком занят, чтобы приехать; тем не менее царь оценит любезное приглашение и постарается доставить удовольствие сыновьям. У Давида возникло сомнение, разумно ли отпускать на праздник Амнона; Авессалом же объяснял, что после происшествия с Фамарью прошло уже более двух лет и, кто знает, только ли Амнон виновен в этом, а что касается его, Авессалома, то он, мол, питает к брату самые сердечные чувства. «Да будет так, благослови тебя БОг», — сказал Давид; и за исключением Соломона, который еще лежал в пеленках, все четырнадцать сыновей царя оседлали своих мулов и поехали в Ваал-Гацор, имение Авессалома.

Авессалом устроил роскошный пир. Он хотел, чтобы гости хорошенько наелись и напились, особенно Амнон, потому приказал своим слугам: «Запомните, как только сердце Амнона согреется и развеселится от вина и я скажу вам: „Убейте Амнона“, — тогда убейте его и ничего не бойтесь, ибо я приказываю вам; сделайте это со спокойной душой».

Слуги сделали свое дело быстро и точно, Амнон не успел понять, что происходит. Царские сыновья как один вскочили, сели каждый на своего мула и бежали.

И Авессалом тоже бежал — в Сирию, к гессурскому царю Фалмаю, своему деду со стороны матери.

Я же потерял вождя для замышляемого мною союза против царя Давида, который превратил в посмешище великие преобразования и дело, для которого он был избран.

ВРЕМЯ ЛЕЧИТ ЛЮБУЮ БОЛЬ

Траур по Амнону проходил как обычно: царь разорвал на себе одежды, лег на землю, и все его сыновья, и все слуги разорвали на себе одежды, зарыдали и запричитали. Но лишь немногие жалели Амнона: его знали как глупца и негодяя.

— Ахитофел, — пожаловался мне Давид, — сердце мое не хочет больше радоваться. Я пытался молиться, писать стихи, разрабатывать планы новых войн. Но ничего не помогает.

— Время лечит любую боль, — сказал я. — Из Вавилона приехали танцоры, их очень хвалят. Пускай они выступят во дворце; разве не приглашал вас ваш предшественник царь Саул играть ему и петь?

— Дело не только в Амноне, — задумчиво произнес он. — Когда умер мой младший, первенец Вирсавии, я сказал: «Разве я могу вернуть его?» Но Авессалом! Я связывал с мальчиком такие планы.

Он ждал от меня каких-то слов. Но я промолчал: зачем, чтобы потом мне припомнили, что это я предложил вернуть Авессалома?