Хроники уходящего поколения

ГРИГОРИЙ АНДРЕЕВИЧ. Младший брат. В первые дни после освобождения от гитлеровцев нашел с товарищами запал от мины. От неосторожных действий пацанов он взорвался. Григорий потерял глаз и пальцы левой руки. Несмотря на это, стал знатным комбайнером. Еще в шестидесятые годы, когда колхоз ощущал нехватку комбайнеров, пенсионера Григория Андреевича приглашают помочь в жатве. Заработком становился полный бункер зерна для подсобного хозяйства (поросенок, кроли, корова).

Ушел из жизни тихо, незаметно, как и жил.

ПЕТР АНДРЕЕВИЧ. Старший брат. Учился неважно. Также прошел дорогами войны с первого до последнего дня. Был женат дважды. Очень любил дочь от первого брака.

Любил выпить. Когда во время редких встреч братья собирались в местной чайной, он был тамадой. Доходило до того, что если кто из братьев отказывался продолжать затянувшееся застолье, угрожал: «не выпьешь — вылью на пол». Так и поступал, пока братья не набирались до нужной ему кондиции. Это у него считалось хорошим приемом родственников. Платил за стол только он. Как старший.

Мало кому известно, что он прятал в себе обиду на Советскую власть. Дело в том, что после войны он работал комбайнером. Работал тяжело, на пределе сил, весь отдаваясь борьбе за урожай.

Когда из области пришло указание подобрать комбайнера для награждения Золотой Звездой Героя труда, в районе было единое мнение: Стовба. Известие об этом не прошло мимо Петра. На радостях он с товарищами прилично выпил и на следующий день опоздал на работу на полчаса. Результат был как разряд взорвавшейся бомбы. Вместо Героя труда он оказался под действием другого указа: прогульщиков — в тюрьму. И отсидел в местах, не столь отдаленных, полгода.

Это не сломало его. Продолжал трудиться с совестью, от души. Был авторитетом среди колхозников.

« « «

Сегодня фамилию Стовба можно встретить в Питере, Великом Новгороде, Норильске, Львове, Днепропетровске. Вышел сборник стихов Героя Советского Союза Александра Ивановича Стовбы, погибшего в Афганистане. Часть из них говорит на украинском языке, часть — по-русски. Среди них сегодня — ни одного националиста. Все считают себя единым народом и на Украине, и в России. Для всех их Бендера и Шухевич — предатели Отечества.

Моя семья, моя фамилия — с Россией.

БОН-БОН

Мой отец с первого до последнего дня прошел дорогами Великой Отечественной от Сталинграда до Кенигсберга. В составе седьмой гвардейской на волжском пятачке он был начальником артиллерийской разведки бригады. Но так как эти функции в тех условиях были не востребованы, отец временно исполнял обязанности оперативного дежурного в штабе бригады. Эта должность, как он был уверен до конца жизни, напрямую была связана с Его Величеством Случаем. На примере двух рассказанных им эпизодов попробую обосновать правоту его мыслей. Так это или нет — судить вам, читатель.

В одно зимнее утро отец заступил на дежурство. В штабе бригады он застал такую картину. В землянке в отвесном берегу Волги шел допрос взятого накануне в плен итальянца. Переводчик задавал рядовому в форме вермахта вопросы, сформулированные офицером особого отдела. Тот, вытянувшись по стойке «смирно», обстоятельно отвечал: имя, фамилия, часть, ее месторасположение, снабжение, моральный дух и т. д. Чувствовалось, что итальянец говорит предельно откровенно, не утаивая даже мелочей.

Допрос закончился. Особист собрал листки с записью собранных сведений и направился к выходу из землянки.

— Капитан, — обратился отец к особисту, — а с итальяшкой что делать? Ведь он в вашем ведении.

— А он мне не нужен. Что, я с ним за Волгу поплетусь? Охренел, старлей…

— Нам он тоже без дела.

— Ну так шлепните его и всех делов.

— Это не в моей компетенции. Решай вопрос, капитан, с руководством.

Чертыхнувшись, капитан исчез за натянутым брезентом, где располагались начальник штаба и его работники. Через несколько минут особист, не говоря ни слова, покинул землянку. Из-за брезента вышел начальник штаба и, сморщившись, как от боли, проговорил:

— Вот так всегда. Вся грязная работа на нас. Но что им, особистам, докажешь? Лучше не связываться.

Помолчав, начштаба обратился к отцу:

— Я вызвал наряд. Командуй, Гвардия.

Гвардия — это военное прозвище отца, данное за то, что, не снимая носил знак гвардейца с момента присвоения бригаде этого почетного звания.

— Но…

— Никаких «но», Гвардия. Это — приказ. И офицер скрылся за брезентовым пологом.

Все это время итальянец продолжал стоять по стойке «смирно», напряженно следя за происходящим вокруг. В его глазах ясно читалась надежда дальнейшей жизни, которой его, фактически, уже лишили.

С улицы, впустив облако морозного воздуха, зашли два автоматчика:

— Прибыли в ваше распоряжение.

Первым к месту казни шел итальянец, за ним автоматчики, последним — отец. Подошли к наполовину засыпанной яме — там уже были присыпаны мерзлой землей тела нескольких ранее расстрелянных фашистов.