Хроники Валькирий (СИ)

   Смотря как тени от лампад играют на лице мужчины, Нюкта вдруг осознала, что скажет ложь, или хотя бы полуправду, просто потому, что и себе в таком сознаться почти невозможно. Она попытается поверить самой себе, своим словам, своей логике, а не чему-то болезненному, так крепко сжимающему ее горло и грудь. Без дыхания, без понимания, валькирия чуть запрокинула голову, разрешая мужчине заглянуть в свои темные глаза, отлично зная насколько они бесстрастны... обманываясь этим.

   - Я не хочу, чтобы ты утянул за собой и меня. Каххар даже гадать не будет, откуда ты такое взял.

   - Если я умру, ты по любому не выживешь.

   Нюкта нахмурилась. Но что-то в его глазах и выражении лица заставило ее признаться:

   - Каххар обращенный и когда-то он был могущественным королем и полководцем... когда-то до тех пор, пока ему не дали бессмертие. Большего ты от меня не узнаешь. А если не уберешь руку с моей задницы, не получишь и Хроник.

   Руку он убрал, попутно так улыбаясь, словно как минимум успел нащупать третий сосок.

   - А ты дашь мне их?

   - Я могу поискать то, что тебе нужно, а ты уже смотри - подойдет или нет. Все равно прочитать сам ты их не сможешь.

   Взгляд оборотня соскользнул с ее губ и обратился к желтым листам, покрытым непривычной вязью странных текстов на одном из забытых языков древности.

   Вот уже две трети ценсы они проводили вечера и ночи совершенно одинаково - в компании друг друга, за занятием столь далеким от того, что им на самом деле хотелось, сколь провокационным для этого же. Тренировки для них оказались полезным, увлекательным занятием, приносящим не только необходимые умения и возможность изучать друг друга и самих себя, но и некоторое удовольствие. Днем же каждый был занят своим делом: Арлан торопился с изготовлением доспехов, Нюкта подгоняла рабочих, укрепляющих городские стены, и готовила это место к недолгой, но яростной атаке. Она была уверена, что схаалы не преминут устроить кровавую бойню, и жизнью серебряногривого оборотня тут не обойтись. За все время в гостином зале их видели только три раза, да и то вместе, словно они договаривались заранее. Хотя имя такому "совпадению" было Арлан, точнее его чутье, не имеющее ничего общего с носом.

   Сегодня же Нюкта пришла чуть раньше обычного, когда на западе только разгоралось пламя закатного солнца, готового словно птица-феникс вспыхнуть последний раз, чтобы возродиться к утру в новом золоченом яйце. Правда, выглядела валькирия не в пример обычного усталой и посеревшей лицом, так что все еще занятый работой Арлан не стал ничего спрашивать и удивляться, предложив воспользоваться провиантом, хранящимся в небольшой комнатке за кузницей, а так же бадьей и теплой водой. И даже пообещал не подсматривать. На подобное Нюкта заметила, что ничего нового за последнее время у нее не отросло, и грудь в размерах не прибавила. Хотя от еды и возможности умыться она отказываться не стала, однако, предпочтя принести себе свежей воды из колодца, способной освежить кожу и мысли.

   Усевшись прямо на стол, она оперлась спиной на теплую, насквозь прогретую стену, покрытую негорючей известкой. Мысли в голове женщины плыли плавно, словно сброшенные осенние листья по тихоходной реке, так что она успевала в полной мере рассмотреть каждую получше. Например, Нюкта обнаружила, что прячась в кузнице от дел и людей, сегодня отмеченных особым тупоумием, она ощущала себя еще и довольно уютно. Это чувство мало изведано валькирией, привыкшей к постоянным переездам и одинаково свободно и непринужденно ведя себя и в пышных дворцах и ночуя посреди поля. Даже к дому в Церции она оставалась равнодушной. А тут же ей оказалось тепло. И дело даже не в горячей печи, рядом с которой так приятно оказаться после усилившегося северного ветра, что начал даже днем гулять над станами крепости. Сама Нюкта тешила себя надеждой, что просто привыкла каждый вечер появляться здесь, переводить нужные страницы Хроник, почти до изнеможения драться со схаалом, а потом снова возвращаться, порой позорно опираясь за оборотня. Да, за последнее время она здорово подрастеряла своего самомнения и того снобизма, раздражавшего ее в других, но не в себе. И сейчас, через собственную волю, она иногда признавала некоторые нерадостные для себя мысли, чувства и даже то, что ее с непреодолимой на данный момент силой тянет к оборотню. Уж не здесь ли кроется то умиротворяющее чувство, обволакивающее словно кокон каринды, одного из самых коварных видов нечисти, дарящих своим жертвам волшебные сны, переходящие в смерть.