Хроники времен Сервантеса

Такой жизнестойкостью и обладал Сервантес. Попав по иронии судьбы в ранг особо привилегированных невольников, он видел, как от подобострастно-льстивого отношения турки резко переходили к угрозам и истязаниям, если узник по каким-либо причинам не оправдывал их надежд на богатый выкуп. Далеко не каждый обладал стойкостью души, позволяющей выдержать все это и не сломаться. Многие принимали ислам, чтобы избавиться от мук. Сервантес не осуждал этих людей за малодушие, зная, как тяжелы были их страдания. Но будучи убежденным католиком, переживал при виде почестей, которые оказывались вчерашним рабам, предавшим свою веру.

Впрочем, турки редко позволяли христианским узникам переходить в ислам, ибо нуждались в рабах больше, чем в неофитах. Плоть ценилась дороже души.

Пиратский Алжир был средоточием религии. Здесь на относительно небольшом пространстве сгрудились сто малых и шесть больших мечетей, но перед властью золота вера отступала на второй план. Ведь за счет несчастных рабов, отупевших от голода и мук, жил разбойничий город и каждый его обитатель.

Жила пиратская элита в роскошных загородных виллах с прохладными садами и водоемами.

Жили муллы, кади, муфтии и имамы.

Жили янычары в своих казармах-монастырях.

Жил весь торгующий, шьющий, кующий, жарящий и пекущий ремесленный люд.

Жили блудницы в цветистых одеяниях, бряцающие дешевыми жестяными украшениями.

Жили иудеи, нашедшие здесь приют после изгнания из Испании и выделявшиеся черным одеянием на фоне красочно-живописных одежд Востока.

Среди обитателей этого жестокого мира, где все продавалось и покупалось, свободно разгуливали монахи-тринитарии — члены ордена Пресвятой Троицы, созданного еще в 1198 году специально для выкупа пленных христиан из мусульманской неволи. Сбор освободительных пожертвований был их основной задачей. Они доставляли также родным и близким алжирских узников их письма.

С течением времени Сервантес счел для себя выгодным не опровергать миф о своем положении в испанском обществе. Теперь он оставлял на видном месте свои письма к воображаемым знатным покровителям, где обсуждал с ними возможности выкупа. Дали-Мами докладывали об этом, и он терпеливо ждал свой куш, понимая, что из Испании в Алжир не так-то просто доставить две тысячи дукатов. Разумеется, письма эти никуда не отправлялись. Родителям же Мигель сообщил, что с ним все в порядке, и просил ни о чем не беспокоиться, ибо он обязательно найдет способ вызволить из плена и себя, и Родриго. Он не знал, что его брат, несмотря на строжайший запрет, уже давно написал им правду. «Со мной-то все хорошо, — говорилось в его письмах, — a вот Мигеля необходимо вызволить как можно скорее. Вы там, в Испании, и понятия не имеете, насколько ужасно баньо, в котором его содержат».

Отец семейства, глухой врачеватель Родриго де Сервантес, его робкая жена Элеонора, дочь-монахиня Луиза и вторая дочь, легкомысленная, постоянно менявшая мужей и любовников Андреа пришли в ужас. Разыгравшееся воображение рисовало им жуткие картины мучений, которым подвергаются Мигель и Родриго в алжирском плену. По ночам матери снились кошмарные сны о том, как ее дети, покрытые потом и кровью, прикованные к веслам на галерах, изнемогают под ударами бичевщиков. Утешительные письма Мигеля семья приписывала его гордости и нежеланию их тревожить.

Мать почти ослепла от слез. Отец резко сдал и с трудом ходил. Энергичная Луиза обивала все пороги, умоляя о вспомоществовании. Андреа перестала покупать платья и украшения и берегла каждый реал, который получала от любовников. Семья писала петиции, обивала пороги королевских канцелярий, питалась одним только хлебом и луком. Было продано все, что только можно было продать. Кое-что удалось скопить, но этого была такая жалкая сумма, что смешно было о ней говорить.