Хроники всего мира: Время расцвета

Наконец добрались до конечной станции своей железнодорожной ветки. В Кёнигс-Вустерхаузене завалил народ, хотя время было позднее, часов десять. Тётки везли детей и снедь, торговцы, ремесленники, врачи, одним словом, мещане – каждый своё: саквояжи, деревянные ящики на ремне, мешки с товаром. Новоприбывшие шумно рассаживались, кондуктор длинной палкой открывал вентиляционные отверстия в потолке. На лавку к Эмме сел приличного вида господин в пенсне, то ли аптекарь, то ли учитель. Она коротко кивнула, придвинулась поближе к окну и обняла себя незаметно за талию, прикрывая левый кармашек с письмом и папиной монетой. Как говорят в народе, осторожность – мать мудрости. Время шло своим чередом, поезд двигался, Эмма пялилась в окно. Она уже не жалела, что села на жаркую сторону – всю дорогу до Берлина справа блестели реки и озёра: Даме, Крумме, Лангер, Шпрее. Девушка смотрела на дома и железнодорожные станции, зависших в пронзительно синем небе чаек и взлетающих с озёрной глади белых цапель, аллеи деревьев, нависших над рекой, и стремительных стрижей, которые резали воздух крыльями, словно ножами. Особенно ей запомнились грациозные аисты, символ родного города, которые стояли в огромных гнёздах и щёлкали красными клювами вслед поезду, словно желали Эмме удачи.

На Силезский вокзал прибыли пунктуально, в одиннадцать тридцать. На платформу вывалились дружно, всем составом, словно ездили так каждый день. Эмма немного потопталась в хвосте очереди, приличный господин в пенсне помог ей вынести чемодан, получил заслуженную благодарность и удалился. Чёрный глянцевый локомотив на прощанье свистнул, обдал Эмму паром и затих. Она стояла зачарованная посреди платформы, готовясь сделать первый шаг к мечте. Мимо пробежал носильщик, предложил помощь. О, нет, спасибо, поблагодарила Эмма, взяла багаж и наконец-то двинулась вперёд.

Первый Восточный вокзал закрыли за пять лет до рождения Эммы. Отец рассказывал ей, что он был грандиозным, словно дворец: основательный, но при этом невозможно воздушный, весь кружевной и словно стремящийся ввысь. Второй Восточный вокзал изначально назывался Франкфуртским, но после закрытия первого, он стал основным железнодорожным узлом для всех составов, которых проходили в западно-восточных направлениях. Вместе с реорганизацией сменили и имя, теперь вокзал назывался Силезским. Здание имело простые и вроде бы даже рубленые формы, с широкими парадными входами и массивными колоннами. В торцах стояло по две скромные башенки, не абы какой высоты, с низкими зубчиками и имперскими орлами на длинных пиках. Эмме хотелось размяться после долгого сидения, но она боялась пропустить поезд, поэтому взяла извозчика и попросила отвезти её на центральный вокзал.

– На который? – уточнил тот. Эмма замялась. – Ехать куда собираетесь?

– На Боденское озеро.

Извозчик неприлично присвистнул:

– Далековато. На Потсдамский вокзал вам нужно, фройляйн, садитесь. Доедем с ветерком, тут недалеко.

В Берлине Эмма была лишь однажды, ещё в детстве. В августе 1892 года перед учебным годом Уве решил устроить семье небольшое путешествие в столицу. Лизе была беременна Клаусом, но срок был небольшой, ребёнок только-только обозначился под платьем. Чувствовала она себя великолепно, всю дорогу смеялась и обнимала детей, Уве был счастлив оттого, что счастлива она. Эмма и Яков щипались, хихикали, лазали сначала по лавкам в поезде, потом словно маленькие обезьянки – по отцу. В Берлине они гуляли по паркам, Якову вот-вот должен был исполниться год, поэтому Уве всю дорогу носил его на руках. Эмма шла между родителями и держала их за руки. Иногда она поджимала ноги и делала «уииии!», отчего Уве с Лизе смеялись, качали её своими сильными ладонями и ставили на землю. Потише, пожалуйста, просил отец, маме, должно быть, тяжело. Но Лизе опять смеялась, целовала Уве в щёку, гладила утомившегося Якова по голове и шла дальше. Они ели что-то ужасно вкусное в маленьких ресторанчиках, катали Эмму на пони, покупали ей леденцы. Весь тот день Эмма помнила, как одно сплошное безоблачное счастье. На вечернем поезде они вернулись домой, оба ребёнка уснули ещё в дороге. Уве нёс свернувшуюся на плече дочь, Лизе – сына и тихонько шептала мужу: я так тебя люблю. Тот целовал её в нос аккуратно, чтобы не разбудить Эмму, и они шли дальше.