22. 18 мая. Битва за Гаррисберг.
Проснулся с сильной мигренью. Сон был просто ужасный. Москиты мешали спать. Даже ещё и ночь выдалась холодная, а окна гостиницы, где провели ночь, были разбиты. Закинулся таблетками, потом принял душ и позавтракал. Время решать организационные вопросы.
Командовал 281-ой дивизией генерал-майор Брустер. Имел опыт войны в Ираке. В 2003 году при вторжении командовал полком. Участвовал в 2004 году в битве за город Фаллуджа. На нынешней войне активно применял свой ценный боевой опыт, не давая противнику вести активную оборону. Умел надавить где надо, да так, что противник нос из окопов боялся высунуть. Подразделения его дивизии одними из первых ворвались в Питтсбург, во многом своим дерзким броском и обеспечив быстрый, с минимальными потерями штурм города.
Пообещав интервью сразу после победы, он направил нас в 409-ый полк, порядком удививший нас с Наташей. Он был полностью интернациональным, насколько это было возможно. В одном подразделении без проблем свободно уживались бойцы из Украины, Беларуси, Франции, Швеции, Норвегии, Финляндии, Польши, Венгрии, Сербии, Хорватии, Великобритании, Ирландии, Исландии, Чехии, Словакии, Австралии, ЮАР, Греции, Болгарии, Испании, Италии, Канады, Мексики, Дании, Нидерландов, Германии, Австрии, Швейцарии и России. Были ещё и бойцы из Аргентины, Африки, Китая (Тайвань), Японии, Южной Кореи и Тайланда. При первом своём появлении среди этих людей я удивился. Как все эти люди могут служить в одном подразделении: русские и поляки, англичане и французы, китайцы и японцы, белые из ЮАР и негры из Анголы, сербы и хорваты и другие? История распорядилась так, что они всю свою историю боролись друг с другом и вдруг объединились здесь и сейчас в борьбе против врага, который по идее только желал им жить в мире и согласии.
– Боремся с социалистами, коммунистами и анархистами. – отвечал их командир полковник Брендон Фицджеральд, отважный бородатый ирландец, гордо носивший на лице шрам, что оставила ему росомаха во время охоты.
Неужели ненависть к левым способна объединять целые народы?
– Все хотят свободы, жить в своих границах, не нападая на других. Левые же уничтожают нашу самобытность, наше национальное самосознание.
Наташе явно не понравилось подразделение, куда нас отправили, но она промолчала. «Эти наци прикрываются идеями интернационала?!» – видимо, думала она. Вообще после разговора в отеле перестала держать со мной какой-либо контакт, разве что спрашивала, куда идти, если что, дабы не заблудиться. Ей явно были не по душе люди, с которыми ей придётся провести ближайшее время. Не нравилась вышесказанная риторика этих вояк. Но она, к счастью, понимала, что сейчас не на своей территории. И хочет она того или нет, ей придётся следовать правилам, терпеть их, кого больше всего, возможно, ненавидит, до тех пор, пока всё не закончится.
Брендон подозрительно взглянул на неё:
– Она справится?
– Притом неплохо, – отвечаю я.
– Хорошо. Но не лезьте на рожон. Оставайтесь в тылу, двигайтесь только тогда, когда мы разрешим, и, может быть, останетесь в живых. Всё понимаете?
– Да не впервой уже в бою бывать…
– У нас не просто полк. Мы элитное подразделение. Всегда находимся на тех участках, где ситуация наиболее напряжённая. Стоим и побеждаем. С нами небезопасно.
– Когда это война была детской прогулкой? – Ухмыльнулся я, прищурив левый глаз.
Полковник улыбнулся:
– Как-то сражались мы за высоту. При взятии не потеряли ни человека, зато убили всех янки. Вот это была детская прогулка. Так что всякое на войне бывает. – Рассмеялся, – Пока оставлю вас. Адъютант покажет места для ночлега, но особо не располагайтесь там. Скоро выступаем.
Я кивнул. Полковник ушёл по своим делам. Наташа, сморщив лицо, произнесла:
– Ублюдок…
– Да ладно тебе…
– Мы просто в логове зверя.
– Успокойся.
Наташа становилась всё злее:
– Что, этот генерал не мог дать нормальный батальон?! – Ей до сих пор удивительно было видеть людей разных рас, национальностей и вероисповеданий в войсках тех, кто по её мнению всех их презирал. – Лицемерие сплошное!
– Успокойся, прошу… – Повторил я.
– Да пошёл ты. – Куда-то ушла. Даже не стал её трогать, донимать расспросами, куда идёт. Это война медленно и планомерно сводила её с ума. И я ничем не мог ей помочь, а должен был. Потому что всё больше понимал, что и меня скоро весь этот балаган доведёт до белого каления. Уже десять раз пожалел, что взял её с собой. Она была не готова принять правду, что на подобной этой войне не бывает только хороших ребят и плохих, а я не желал более следить за каждым её шагом, лишь бы не погибла. Мы оба знали, на что идём, чем жертвуем. А перед сражением у озера я, было, подумал, что у меня вновь вспыхли к ней старые чувства! Теперь же после продолжительного молчания мне стало вдруг всё равно, что случится с ней. Знаю, это неправильно. Но что может тут с ней произойти? Максимум подерётся с кем-нибудь, и ей сломают нос…