Хроники Второй Гражданской Войны в США

Сзади двигалась огромная толпа. Индейцы и делегация «южан», которую представлял вице-президент Трэвис Кроули, а также толпа журналистов.

– Отойди! – столкнул меня с пути один из охранников.

Женщина двинулась им навстречу, а я стоял ошеломлённый. Неужели…

– Тереза Два Быка? Президент республики Лакота? – спросил Кроули.

Женщина улыбнулась:

– Приветствую вас в Пайн-Ридж.

Кроули поклонился.

Это была она! Поверить не могу! Жаль, что нельзя перемотать время назад! Знал бы, что это и есть тот президент республики Лакота, то задавал бы совсем другие вопросы! А самое интересное, думал – это мужчина! А то Бог знает, какие там имена у индейцев. Хотя, Тереза… Очевидно, я тут сглупил.

На встречу нас, увы, не пустили. Можно только догадываться, о чём они говорили после того, как Кроули зашёл внутрь её хижины.

Мы в течение трёх часов ждали в здании школы, куда согнали всех журналистов, где в актовом зале нам приготовили импровизированный зал для брифинга. Всё это время мы сидели в абсолютной духоте, не зная, чем себя занять. Я, например, решил осмотреть здание, дабы скоротать минуты ожидания.

Думаю, эта школа знала и лучшие времена. Местами штукатурка обвалилась, некоторые окна заделаны фанерой, полы местами прогнили и проваливались, стены украшали куски старых обоев, отвратительной расцветки кислотно-зелёного цвета. В здании не было кондиционеров, пожарной сигнализации и камер наблюдения. Прямо золотая жила для желающих вести газават против школьников и их учителей, ибо не было даже охранника! После бесланского теракта наши школы обязали иметь минимум одного охранника, правда, не думаю, что они, вооружённые полицейскими дубинками и электрошокерами, смогли бы остановить толпу вооружённых до зубов террористов.

Да и если вспомнить мою школу, охранники там были исключительно для галочки. Один в своё время угощал шпану сигаретами, от другого разило перегаром за километр, третья не делала ничего, кроме того, что отлавливала учеников, пожелавших прогулять уроки. Да, да! Выйти из школы раньше времени без разрешения охранника было нельзя. Порою приходилось отпрашиваться у завуча, стараясь наиболее правдоподобно показать ей симптомы простуды. Вот кто-кто, а мы заслуживали оскара, как никто другой! Правда, чаще всего мимо охранников удавалось прошмыгнуть незаметно, но если поймали, то надо было видеть наши огорчённые лица! Снова надевать сменную обувь и вешать куртки в раздевалки, а потом заходить в кабинет химии или русского языка, когда уже начался урок, смотря в глаза учителю, словно нашкодивший в его тапки котёнок. Если же уроков было мало, или учитель отпускал раньше минут на десять, то приходилось показывать охраннику свои дневники, мол, мы ученики такого-то класса, и сегодня у нас два или три урока вместо положенных пяти-шести. Во втором случае учителю приходилось спускаться вниз и объяснять охраннику, что он отпустил своих воспитанников, и они могут идти домой.

Когда писал про Беслан, вдруг вспомнился один случай. Думаю, дневник – это самое лучшее место для маленькой исповеди. Уже неделя с теракта прошла, и по всей стране проходили минуты молчания. Нам с ребятами тогда было лет по десять. Стыдно вспоминать, что устроили! Только прозвучали звонки, предваряющие минуту молчания, все умолкли. Но ненадолго. Я, и ещё пара человек, еле сдерживали смех. Мы смотрели друг на друга, как идиоты, выдавливая из себя остатки серьёзности. В конце концов, не выдержали и начали ржать как кони. Видеть бы только вам лицо нашего учителя по труду! Казалось, ещё секунда, и он встанет из-за стола, отвесит нам подзатыльников, что глаза из орбит вылетят, а потом ещё выставит двойки за плохое поведение, что ещё было бы для нас счастливым исходом, как сейчас понял. Это уже в юности для нас было пустым звуком. Тогда мы боялись оценок за поведение, как огня. Учитель сделал хуже. Рассказал нашей классной руководительнице, отчитавшей нас на классном часу по самое не балуй. Да мы и сами не понимали, почему смеялись! Минута молчания на девятое мая, например, происходила в полной тишине. Что же случилось тогда? Ссылаться на возраст не имею права, так как большинство одноклассников всё-таки стояли молча и, кстати, также смотрели на нас, как на придурков. Может быть, не стоило смотреть друг другу в глаза? Или же нам было глубоко плевать, что за тридевять земель от нас погибли почти двести наших сверстников? Или, может (что самое страшное и абсурдное), мы в глубине души желали им смерти? Думаю, всё-таки, это невозможно, когда тебе всего десять лет отроду, сколько, напомню, было нам тогда. Скорее всего, я смеялся над своим товарищем, пытавшимся выдавить из себя серьёзное выражение лица, что, видимо, было невозможно, ибо он думал, что я тоже пытаюсь. Смеялись не над погибшими, а над собственной фальшью. Всё-таки это было где-то там, за бугром. Мы не сильно и понимали, что смерть так же легко может постучаться и в наши двери.