– Пойдешь, Злобин, в штаб дивизии?
– Товарищ полковник, я – летчик с боевым опытом. Считаю, что мое место в строю.
– Верно считаешь. Потому и не приказываю, а просто предлагаю. Оставайся в строю. Но учти: я на тебя глаз положил и зуб наточил. Пойдешь на повышение. Со звеном справишься?
– Я звеном уже командовал. Справлюсь.
– А с эскадрильей?
– Должен справиться.
– А с полком?
– Малость опыта набраться и…
– Ну а с дивизией? – хитро прищуривается Строев.
– Нет, товарищ полковник, не смогу. Шпал не хватает, – показываю я на свои петлицы.
Окружающие хохочут.
– Лосев! – говорит комдив. – Вот этого старлея никогда не представляй к капитану. Он, как только первую шпалу получит, сразу меня с тобой подсиживать начнет.
Сергей гдето раздобыл гитару и теперь каждый вечер заставляет меня “давать концерты”. Сначала моими слушателями и ценителями были летчики и техники нашей эскадрильи, потом на огонек начинает собираться чуть ли не вечь полполка. Частенько приходит и Лосев.
Он, оказывается, тоже хорошо играет на гитаре и поет красивым высоким голосом. Очень быстро он осваивает мой репертуар, и теперь редкий вечер проходит без нашего дуэта.
Утром 13 июня меня вызывает майор Жучков. В штабе я застаю своего комэска и командира звена первой эскадрильи – старшего лейтенанта Степанова. Жучков выдает нам командировочные предписания.
– Через час на наш подмосковный аэродром идет “Ли2”. Мотайте туда, примите наши “Яки” и гоните их сюда.
“Яки” мы застаем уже заправленными, подготовленными к перелету. Получаем полетные задания. Нам предлагают пообедать, но мы отказываемся.
– Дома обед стынет, – шутит Волков.
Запускаем моторы. Мне кажется, что мотор моего “Яка” эвучит както не так, с надрывом. Прибавляю оборотов. Так и есть. Глянув на датчик температуры, поспешно глушу мотор.
– В чем дело, старлей? – вскакивает ко мне на плоскость командир БАО.
Я молча показываю на датчик температуры. Капитан свистит от удивления.
– Как же так? Час назад пробовали, все было в норме.
По его команде техники поспешно “раздевают” мой “Як”. Два цилиндра буквально раскаленные. Их охлаждают и снимают головки. Мы не верим своим глазам. Некогда зеркальные стенки цилиндров нещадно изодраны, а поршни ощетинились мелкой стружкой. Откуда она взялась? Еще через полчаса техники ставят диагноз: диверсия на заводе.
– Ну, старлей, в сорочке ты родился. А если бы в воздухе?
– Лучше без если. Что делатьто будем?
Капитан убегает. Быстро вернувшись, говорит, что новый мотор придет только к концу дня 17го. Ночью его поставят и опробуют, а утром 18го можно будет лететь. Мы связываемся со своим полком и попадаем прямо на Лосева.
– Волков и Степанов, гоните машины сюда. Злобину продлеваю командировку до 18го. Нечего ему взадвперед мотаться.
Ребята улетают, а я иду к коменданту.
– Товарищ майор, разрешите отлучиться в Москву. Здесь мне до 18го все равно делать нечего.
Майор удивительно легко соглашается. Видимо, ему не хочется возиться со мной: устраивать с жильем, ставить на довольствие. Он сразу выписывает мне увольнительную до 18 июня.
– Смотри не перегуляй, а то под трибунал попадешь.
– Как можно!
Выхожу из комендатуры и бегом к станции. Через два часа я уже иду быстрым шагом по проселочной дороге к Ольгиной даче. Она говорила, что до 19го будет жить там. Представляю, как она сейчас обрадуется!
Странно, на даче никого нет. Она закрыта. Присаживаюсь на веранде и задумываюсь, как мне поступить? Ехать в Москву? В этот момент замечаю, что на веранде стоят Ольгины белые босоножки. Хм! Она из Москвы приехала в них, Не могла же она в город уехать босиком. Может быть, купается? Тогда почему дача заперта? В голову начинают лезть всякие неприятные мысли.
– Поздно мы с тобой поняли, что вдвоем вдвойне веселей… – доносится справа знакомый голос.
– Даже проплывать по небу, а не то что жить на земле! – громко продолжаю я припев.
– Ой! – Изза кустов на тропинку выходит Ольга. – Андрюша!
Она стоит передо мной босиком, несколько растерянная. В руках у нее авоська с хлебом и бидон. Бидон она ставит на тропинку, авоську роняет на траву и бежит ко мне. На глазах у нее слезы. Ольга обнимает меня за шею, целует и прижимается мокрыми глазами к моей щеке.
– Я знала, я верила, что придешь! Ты не мог не прийти. Ведь я так ждала тебя, мне так много надо тебе сказать…
Она замолкает и смотрит на меня виновато.
– А сказатьто и нечего. Все слова из головы вылетели. Как тебе удалось вырваться?
Я коротко объясняю. Она, словно не веря, закрывает глаза и качает головой. На губах – счастливая улыбка.
– Целых четыре дня. Это судьба!
Целую ее, забираю хлеб и бидон с молоком. Ольга проводит меня на дачу.
– Ты, наверное, голодный?
– С семи утра ничего не ел, – сознаюсь я.
– Сейчас я тебя обедом накормлю, потом искупаемся, а потом…
Она подходит к буфету и достает бутылку сухого вина.
– Потом отметим нашу фатальную встречу.
– Почему фатальную?
– Потом объясню. Пойдем обедать.