Хрононавигаторы

Все пространство освещенной естественным фонарем пещеры заполняли рангуны. Один направился к Баху — он был на голову выше всех. Короткие руки едва доставали до бедер, зато ноги были длинные и массивные. А на массивных ногах покоилось цилиндрическое туловище, и грудь не выпирала бочкой, как у других. Уродлив, но величественным уродством, оценил его Бах. И ближе к человекообразию, чем остальные рангуны, не говоря уже о хавронах и дилонах.

Величавый рангун неторопливо проговорил на хорошем человеческом языке — скрип в голосе был слабей, чем у Кагулы:

— Бессмертный № 3. Ватута. Дилоны зовут меня Верховным Злодеем. Горжусь этим званием. Дилоны чтут меня.

— Ваш гость. Человек, археолог, хронавт и академик Михаил Петер Бах, — отрекомендовался Бах. — Друзья обычно зовут меня Миша Бах.

— Пленник, а не гость, — ласково поправил Ватута. — Пленник.

— Гость, — повторил Бах. — Пленные — профессиональный продукт войны. А мы с вами не воюем, брать нас в плен вы не можете.

— Но мы взяли тебя в плен. Ты этого не будешь отрицать?

— Буду. Вы пригласили меня в гости, только выбрали для приглашения не самый лучший способ.

— Ты гость дилонов, ты друг наших врагов. Мы взяли тебя в плен как врага. И против этого будешь возражать?

Бах быстро заметил, что Бессмертному № 3, с гордостью носившему титул Верховного Злодея, по душе их спор. Он улыбался, глаза лучезарно сияли, слова — отнюдь не дружественные — произносились весьма дружелюбно. На этом можно было сыграть.

— У меня тысяча возражений против плена и все — убедительные! Но прежде хотел бы спросить тебя… как величать столь высокую особу. Не Верховным же Злодеем?

— Можно и Верховным Злодеем, это правдиво и величественно. Можно и Ватутой. Каждое наименование рисует мою исключительность. Ибо у рангунов только один Верховный Злодей и только один Ватута.

— Понял. Именовать тебя просто Бессмертным № 3 не годится, ибо у вас Бессмертных, наверно, много.

— Годится и наименование Бессмертный № 3, но оно, кроме номера, мало выражает мою особость — Бессмертных сейчас девяносто восемь. О чем же ты хотел спросить меня? Об ожидающей тебя казни?

— И об этом. Люди в древности казнили только больших преступников за очень большие провины. Но я перед вами не провинился. Почему бы вам не перенять благородные обычаи древних людей?

Ватута заулыбался еще шире и благодушней.

— Мне не нравятся ваши порядки, человек. Ты назвал их благородными? Это звучит нехорошо. Кто из Бессмертных согласится все бессмертие пребывать в благородстве? Таких глупцов не найти.

— И все-таки — почему меня надо казнить?

— А почему бы не казнить? И то и другое возможно. Из двух равнозначащих возможностей я выбираю ту, что приятней. Приятней видеть твою казнь, чем постоянно видеть тебя. Казнь врага — радостное зрелище, а какая радость в любовании твоей тщедушной фигурой?

— Я могу быть вам полезен, Ватута.

— Не смеши! Смертному надо искать пользы, чтобы удлинить свое кратковременное существование. А какая польза искать пользы Бессмертному? Можешь ли ты удлинить мое существование? Оно и так безгранично. К чему же твои услуги, тем более, что ты и сам не знаешь, на какую услугу способен. Бессмертные ненавидят полезное. Ты заметил, что мы одновременно строим и разрушаем построенное?

— Заметил.

— И сказал при этом, что на вашей далекой родине подобные действия называют переливанием из пустого в порожнее. Мой министр Прогнозов и Ведовства, дилон Кун Канна, в своей стране некогда величайший из Конструкторов Различий, додумался глубоким саморазмышлением, что переливание из пустого в порожнее равнозначно творению бесполезного и ненужного. Вот единственная операция, роднящая людей и рангунов: с энтузиазмом переливать из пустого в порожнее! Именно с энтузиазмом, ибо без энтузиазма такие совершенные операции не совершить! Вы расцвечиваете редкими случаями бесполезности свое скудное существование, оно немыслимо без непрерывно творимой пользы. Вы все делаете по необходимости. А мы, не нуждающиеся ни в чем, заполняем свое бессмертие одним бесполезным. И чем выше степень красивой бесполезности, чем горячей градус великолепной ненужности, тем привлекательней. Вот если бы ты сказал: могу сделать нечто такое, что никогда, нигде, никоим образом и ни для какой цели не сможет вами быть использовано, еще можно было бы сохранить тебе жизнь. Но разве ты, раб полезного, мог бы сотворить что-либо прекрасное и абсолютно ненужное?

— Могу, — хладнокровно объявил Бах.