Хруп Узбоевич

Время от времени хозяин наш принимался за основательную чистку всех клеток своего домашнего зверинца. Без этого воздух в кабинете становился бы тяжелым. В это время хозяин поступал так. Он выпускал кроликов свободно бегать по кабинету, а Бобку перегонял в их просторную клетку, так как Бобка ужасно боялась тесноты, а свободно по комнате ей прыгать не разрешалось после того, как она разбила какую-то вазу, изорвала на лампе абажур и больно укусила палец горничной. В клетку белки впускалась я, а моя клетка подвергалась чистке. После чистки я снова водворялась к себе, и чистилась Бобкина клетка. За ней следовало мытье кроличьего жилья, из которого белка перебиралась к себе; после него хозяин приступал к осмотру клетки Ворчуна, а изредка и ящика с гадами и бассейна с рыбами. У последних все ограничивалось тем, что выливалась почти вся вода и наливалась свежая.

Водворение меня на время в помещение Бобки, казалось, было вовсе не необходимо, так как, чистя мою клетку, хозяин мог бы пустить меня в кроличье помещенье. Но дело было очень просто: в этом помещении были такие места, где я могла свободно вылезть наружу, а это, очевидно, не было желательно.

Эти случайные посещения клетки белки не остались бесполезными для такой наблюдательной крысы, как я. В первое же посещение я исследовала все; попробовала было даже влезть в колесо, но нашла это чересчур головокружительным. Я обратила внимание на то, что легко выбралась бы из такого помещенья, если бы оно было моим, так как прутики были довольно слабы и местами пропущены через дерево. На дереве видны были даже следы зубов Бобки, ну а от моих в случае нужды, в одну ночь осталось бы о нем одно только воспоминанье. Особенно бросилась мне в глаза неважная задвижка дверцы клетки, которая запиралась только легкой подковкой, охватывавшей косяк и рамку дверцы. Отвернув подковку вверх, хозяин растворял дверцу. Запирая же, он просто опускал эту подковку, согнутую из обыкновенной проволоки. Как незамысловато было это приспособление по сравнению с моей выдвигавшейся вверх дверцей, запиравшейся при помощи металлической петли где-то под клеткой!

Вот теперь, когда я только и думала, что о бегстве, для меня было самое важное — попасть в беличье помещенье и постараться тихонько выбраться из него.

Представьте же мое волнение, когда я на лице хозяина прочитала намерение почистить наши жилища, и его взор, по обыкновению, упал на кроличью клетку. Он подошел и, беря за уши, повытаскивал оттуда и Серенького, и Беленького, и Косоглазенького. Сердце мое сильно забилось. Что, если на этот раз хозяин почему-либо отступит от своего обыкновения и запрет меня куда-нибудь в другое помещенье! Куда? Я не представляла себе, но все же вся была полна безотчетного волнения. Однако все пошло, как по писанному: хозяин поднес беличью клетку ко входу в кроличью, отворил дверку Бобки и, по обычаю, произнес:

— Пст! Бобка, алэ маршир!

Прежде я обыкновенно задумывалась, что значили эти редкие слова, но теперь мне было не до того.

Наступила моя очередь, и от волнения я еле расслышала вполне громкий голос хозяина:

— Хоть вы и чистоплотная крыса, милейший Хруп, но, полагаю, что вы ничего не будете иметь, если я немножко приберу в вашей комнате?

«Ничего не буду иметь?»… я жаждала этого всей душой моей, всем сердцем, всем существом, всем, мыслями!..

Минута приближалась…

— Позвольте просить вас, господин Хруп, навестить помещенье вашего приятеля Боба. Он не раз выражал свое огорченье, что вы бракуете его колесо. Надеюсь, что вы будете на этот раз снисходительнее и отдадите должное внимание его любимому приспособлению…

До того ли мне было! Я не вошла, а положительно ввалилась в комнатку Бобки.

Но теперь уже нельзя было предаваться волнению. Надобно было действовать и действовать своевременно.

К довершению моего благополучия хозяин почему-то поставил клетку Бобки в темный угол за широкий книжный шкаф, прямо на пол. Это было уже счастье. Отвернувшись от меня, хозяин направился к окну, и последнее, что я видела, — после я уже ни на кого не глядела, — было то, что он взял какую-то тряпку и растворил опустившуюся было дверцу моей клетки.

Теперь я приступила к исполнению задуманного мной плана освобождения. Тихонько, с преувеличенной осторожностью, я подняла мордочкой милую подковку и нажала на дверцу передней лапкой. Дверца подалась и… растворилась. На меня словно пахнуло свободой.