Хруп Узбоевич

— Это еще кто? — грозно захрюкал мой неожиданный спаситель, вылезая из кустов и решительно направляясь к лисе.

— А, еще новое лицо! Соседка, что выжила меня из верхних нор! Ну, матушка, я теперь сердит и потому не советую попадаться мне на дороге. Извольте убираться прочь! — и новое для меня существо рысцой побежало на лису, которая, не медля, скрылась в темноте. Продолжая ворчать о том, что какая-то «поганая собачонка» портит ему часто настроение духа, мой спаситель принялся мордой и лапами копаться в трухлявых корнях приютившего меня пня. Я видела, как он выворачивал из-под земли каких-то белых съежившихся червяков и жадно поедал их.

Впоследствии я узнала, что моим благодетелем был никто иной, как один из барсуков, животных очень сердитых, ворчливых и сильных. Человек убивает их из ружья или даже палкой, а иной раз и вытаскивает из нор с помощью собак такс. Эти собаки, я слышала, не боятся лазить за барсуками в их норы и там вступать с ними в ожесточенный бой. Если собака, о которой говорил встреченный мной барсук, была такса, то я поздравляю эту «собачонку», так как мой случайный спаситель был, по-моему, крупный и крепкий зверь и одолеть или даже только испугать его было одинаково почтенно.

Воспользовавшись минутами невнимания занятого едой животного, я тихонько выбралась из засады и, что было мочи, пустилась в чащу леса. Вскоре до меня едва только доносилось пыхтенье что-то аппетитно уплетавшего ворчуна.

Пробравшись сквозь непривычную для меня чащу травы и путаных прутьев кустарников, я выбежала неожиданно на чистую лесную ляну, усеянную белыми цветами, испускавшими сильный запах. Мои острые глаза разглядели, что от цветка к цветку перелетали какие-то пухлые существа, похожие при полете на бабочек и превращавшиеся в больших белых мух, когда садились. Это было мое первое знакомство с ночными бабочками.

Я почувствовала в это время такой приступ голода, что не задумываясь, решила утолить его несколькими парами этих мух.

От роду я была совершенно незлобивой крысой, и всякое истребление живых тварей было противно моей натуре, а впоследствии и моему убеждению. Но я не относила к числу творений, достойных жалости, ни животных знакомого мне ящика в кабинете, ни рыб, ни всю порхающую и скачущую мелкоту. К насекомым, быть может, такое пренебрежение у меня зародилось еще тогда, когда я усердно очищала свое тело от противных скакунов паразитов, нападавших на нас в наших подпольях.

Я принялась за ловлю этих, как мне казалось, огромных белых мух с особенным усердием. Занятие было вовсе не из легких, и я, желая добиться своего, совершенно ушла мыслями в эту охоту; тем более, что, почуяв добычу, мой желудок настоятельно стал требовать пищи.

Однако в лесу и ночью никто не должен забывать правил осторожности. Я жестоко была наказана за свое увлечение, и, кто знает, что было бы со мной, если бы в эту ночь моя счастливая звездочка померкла.

Во время своих прыжков за бабочками, плавно, но ловко порхавшими, из которых я двух все-таки поймала и съела, я слишком поздно заметила, как над поляной бесшумно пронеслось чье-то мягкое тело, а по белому ковру цветов скользнула широкая тень.

Только что собиралась я праздновать победу над третьим блюдом того же крылатого кушанья, как вдруг почувствовала острую боль в спине и мгновенно очутилась высоко над поляной с белыми цветами…

Меня кто-то понес, летя по воздуху и вонзив в мое тело какие-то острые, крепкие крючья. Я чувствовала, как капельки крови просочились из ранок и теплыми струйками забороздили по спинке, спускаясь на бока. Они срывались и капали вниз… в темное пространство видневшегося подо мной леса. Я слышала над собой какое-то веяние, словно, меня кто обмахивал, но такое обмахивание вовсе не было благотворным для меня. Я обмерла и, сознавая все, не могла двинуть ни одним членом. Вместе с обрывками мелькавших подо мной теней леса полян и луговин в воображении моем быстро пронеслись картины мирной, безмятежной жизни в подпольях и в комнатах славного хозяина.

А теперь… я была, очевидно, в когтях у хищника, имени которого не знала, видеть которого не могла! Впрочем, это было скорее что-то вроде моего старого приятеля, попки Ворчуна, судя по ощущению кривых, острых когтей. Как погибающий за соломинку, я ухватилась за мысль, что схвачена по недоразумению.

Но скоро сомнения в моей близкой смерти в когтях у пернатого хищника исчезли, и мне оставалось только покориться своей ужасной участи. Сова — я, наконец, догадалась, кто был этот ночной разбойник, — донесла меня до большого сука высокого дерева и, усевшись поудобнее, собралась рвануть меня первой хваткой своего кривого клюва. Широкие, словно отороченные бахромой глаза, зверски блеснули передо мной жадным, голодным взором…

— Покушаем всласть! — перевела я этот взгляд силой своего искусства читать мысли, но — это была лебединая песнь умирающего. Через минуту, нет, даже секунду, я — труп, в котором никто и никогда не найдет и признака высокой крысиной образованности…

Но случилось нечто иное — второе чудо в эту чудную ночь!