Хруп Узбоевич

Не прошло дня после пережитых ужасов, как я была водворена в просторное помещение из железных прутьев и с металлическим дном. Это помещение было неизмеримо мало в сравнении с подпольями, но оно было все же просторно для свободных движений, а главное, находилось в чудном месте. Клетка, о которой идет речь, стояла на широком подоконнике неподалеку от большого стеклянного сосуда с растениями и водой, в которой двигались предиковинные в то время для меня создания — рыбы.

Я видела их еще впервые. Окно выходило на просторное место, обставленное какими-то высокими предметами с цветными вершинами; между ними вились вдаль желтые, широкие пути, цвета подпольных опилок. Они шли среди цветистых кучек и подстилок. Короче — таким мне показался тогда чудный сад в цвету, на который выходило окно рабочего кабинета хозяина дома. Сам кабинет, когда я свыклась с неволей, был для меня интересен не своеобразностью новых для меня предметов, — я начинала привыкать к постоянной смене обстановок, — а тем, что он был полон жизни. Я говорю не о людях, которые то и дело приходили сюда, а о тех новых для меня животных, которые, подобно мне, жили здесь, хоть в холе, да в неволе.

В то время я долго не могла успокоиться от сильных впечатлений, производимых на меня всяким новым живым созданием, так неожиданно появлявшимся перед моим испуганным взором. Но теперь, когда все в далеком, дивном прошлом, я постараюсь отнестись спокойнее к своему повествованию.

Моими соседями по несчастью или счастью, как хотите, были: рыженькая белка, как оказалось впоследствии, довольно глупое существо, три премилых, но тоже глуповатых кролика, серый попугай, сидевший в высокой клетке, разные ползающие и шмыгающие животные, жившие в просторном ящике, покрытом сверху проволочной сеткой, да рыбы, о которых я уже упомянула. Это были постоянные обитатели кабинета, а временами в нем бывали и другие.

Попав в свою просторную клетку, я первым долгом позаботилась об уголке, в который могла бы скрываться, хотя бы от глаз непрошенных свидетелей. Это оказалось делом очень легким, так как в углу клетки был прикреплен целый деревянный глухой, но с хорошим круглым входом ящик, посыпанный на дне опилками. Присутствие дерева было приятно мне в том отношении, что под боком имелся запас материала, годного для подтачивания зубов.

В этом ящике, как и во всей клетке, была та особенность, что дно по желанию хозяина кабинета — в этом я убедилась еще в день моего водворения — куда-то задвигалось с лежавшими на нем опилками и под ним оказывалось новое дно, но уже чистое. Впоследствии я вполне поняла это странное обстоятельство, так как таким путем ко мне каждый день появлялась новая подстилка из свежих чистых опилок. Это мне было по душе, так как я еще в своем старом подполье среди своих сотоварок отличалась любовью к чистоте.

Надо сказать правду, что первые дни я предпочитала сидеть в своем не совсем уютном, но все же защищенном убежище и вылезала из него только по ночам. Мучимая голодом, я выходила с щемящим чувством не найти нигде чего-либо съестного, но как приятно было мое изумление, когда я то и дело находила на полу своей тюрьмы все, что необходимо для крысиного желудка и зубов. Последнее обстоятельство меня особенно радовало, так как, сами посудите: каково, за неимением ничего другого, разрушать собственное и единственное убежище для того только, чтобы подтачивать свои зубы! Я находила положенным и косточки, и корочки хлеба, и овощи и кусочки моего излюбленного лакомства — поджаренной ветчины. К стыду своему должна сознаться, что я все-таки кое-где погрызла деревянные стенки моего ящика. Что делать: мы так любим наши зубы!

Первое время меня огорчало только, что я не могла делать, по привычке, запасов, но я скоро перестала об этом думать: стол мой всегда был обилен, и я никогда не могла жаловаться на голод. У меня даже был крепкий прозрачный сосудик со свежей водой. Свежая вода! — это была уже роскошь…

Но самое главное это то, что мне приходилось жить снова в обществе и, что меня смущало, очень часто в обществе людей. Правда, я скоро убедилась, что прутья клетки, не допуская моего бегства, в то же время защищали меня от вражеских нападений, но я очень хорошо заметила, что людям ничего не стоило пробраться рукой ко мне через поднимавшуюся стенку, т. е. дверцу клетки. Впрочем, в случае чего, я была всегда готова пустить в дело свои острые зубы. Жить на виду у всех мне было очень не по душе, и я подолгу просиживала у себя в ящике, придумывая способы избегать общения. Однако, придумать я ничего не придумала, а через несколько дней просто вполне свыклась со своим положением. Я даже перестала бояться взглядов и движений своих обычных посетителей, из семьи моего хозяина — буду так называть хозяина кабинета, — а спустя недели две давала им щекотать себя сквозь прутики по шерстке и брала прямо из рук приносимые мне лакомства. На этом, впрочем, остановилось все наше общение, но все же с этого времени я перестала их считать врагами, по крайней мере, по отношению ко мне.