Хрупкая женщина

На следующий день прибыли две новые работницы, со снисходительным одобрением оглядели плоды моих усилий и взялись за дело. А в среду на первом этаже начала трудиться целая армия электриков, водопроводчиков, плотников и маляров. Спальни и ванные могут подождать. По всей вероятности, когда дойдёт до них, нас с Беном уже не будет в Мерлин-корте. Самое большое неудобство заключалось в том, что теперь нельзя было пользоваться кухней. Работники, стелившие полы, считали верхом бесцеремонности, если кто-нибудь из нас робко заглядывал на кухню в надежде разжиться стаканом лимонада, а поскольку столовая также была недоступна, то приходилось принимать пищу либо в старой прачечной, либо на свежем воздухе. Бен, то ли чтобы отвлечься от мыслей о книге (Джилл всё ещё не ответила на моё письмо), то ли не в силах справиться с собой, проявлял огромное рвение во всём, что касалось кухни. Как только рабочие приступали к новому этапу, тарахтение пишущей машинки тут же стихало и Бен опрометью мчался на кухню. Он спори с водопроводчиком и делился обидными замечаниями в адрес электрика. А уж когда дело дошло до новой плиты, он своими указаниями довёл рабочих до истерики.

– Хозяйка! – простонал один из бедолаг, вытирая лоб платком после очередной вылазки Бена. – Вашему муженьку что, не надо ходить на работу?

– Нет, – отозвалась я, оставив без внимания слегка ошибочное суждение о наших отношениях с Беном. – Он ещё не решил, чем займётся, когда вырастет.

Мы пришли к выводу, что, если не желаем спровоцировать всеобщую забастовку, имеет смысл покидать дом в дневные часы. Бельмо в глазу, естественно, отказалось сдвинуться с места, но Доркас с радостью каждое утро надевала фетровую шляпу, вооружалась термосом с чаем и отправлялась в огород, который превратился в её вотчину.

Я же вспомнила, что собиралась выяснить по приходской метрической книге дату смерти Абигайль.

В дальнем конце церкви на аналое рядом с купелью обнаружилась нынешняя метрическая книга. Старые книги были сложены на полке аккуратной стопочкой. Я довольно быстро отыскала запись о смерти дяди Артура. Мерлину, наверное, было лет двенадцать, когда его папаша отбыл в мир иной. Я искренне надеялась, что этому зануде нравится пекло. Никаких сведений о его жене не было.

Раздумывая, что бы это значило, я отправилась в деревню. Высокий щеголеватый господин, торчавший за лакированной стойкой в ювелирной конторе Пуллетта, был сама любезность; он с сожалением сообщил, что все записи фирмы давностью в пятьдесят и более лет сгорели при пожаре. Значит, про кольцо Абигайль следует забыть. Возможно, я придавала слишком большое значение записи о его продаже, но по-прежнему была убеждена, что если это и не клад, то, безусловно, путь к решению загадки. В последующие недели я с интересом изучала повседневную жизнь Абигайль, представавшую из её домовых книг, и увлечённо восстанавливала прежний облик дома. Её дома.

Покупка обстановки для чужих жилищ всегда доставляла мне немалое удовольствие, но сейчас эта процедура обернулась истинной радость. Доркас частенько составляла мне компанию, и каждый раз мы непременно заходили пообедать в какой-нибудь живописный ресторанчик. Сдержанность в еде вошла у меня почти в привычку, тем более что сопровождалось изрядными физическими упражнениями в виде прогулок по торговым рядам и рынками в поисках подходящих украшений, призванных возродить дом. Наибольшие сложности возникли с каминной полкой в гостиной. Я не хотела, чтобы она выглядела тяжеловесной или слишком вычурной. Однажды днём мы, как обычно, прогуливались, заглядывая во все попадающиеся на пути магазины, и внезапно наткнулись на лавку под названием «Китайская шкатулка», зажатую между кирпичными магазинами с кургузыми фасадами. Именно Доркас углядела то, что нам требовалось.

– Вот! Жёлтая китайская ваза с лазурной росписью! Поставь её на каминную полку с парой бронзовых канделябров, и ничего больше не надо.

Подняв глаза на вазу, я тотчас поняла, что Доркас права. Мою подругу вновь посетил столь редкий для неё проблеск подлинного вкуса.

Хлопоты были очень приятными, и дом, до этого полностью оголённый, начал возрождаться к жизни, словно дерево после долгой холодной зимы. Две почтенные дамы с биржи труда закончили свои труды, начистив укусом и газетами все окна так, что те заблестели подобно сотне сверкающих глаз. В тот день, когда они, получив деньги, удалились, я вспомнила о своём намерении поговорить с викарием.