Хрупкие вещи. Истории и чудеса

Я не спал этой ночью, я перевернул город вверх дном, сбивая толковых с толку. Моими стараниями три непьющих банкира выставили себя дураками, домогаясь трансвеститов из «Ревю и бара мадам Зоры». Я проникал в спальни к спящим – невидимый, невообразимый, – по карманам, под подушки, по разным щелям украдкой раскладывал свидетельства таинственных и экзотических похождений и представлял себе, как будет весело, когда наутро кто-то найдет посторонние кружевные трусики в пятнах засохших секреций, кое-как спрятанные под диванной подушкой или во внутреннем кармане респектабельного пиджака. Но воодушевление бежало меня, и мысленным взором я видел только лицо Мисси.

О да, влюбленный Арлекин – жалкое зрелище.

Интересно, что она сделает с моим подарком. Одни девчонки топчут мое сердце, другие гладят, целуют, наказывают всевозможными ласками, а потом возвращают мне. Третьи даже не видят его.

Мисси забирает сердце у Вернона, кладет обратно в пакет и слепляет края.

– Может быть, сжечь его? – спрашивает она.

– Может быть. Ты знаешь, где печь, – говорит доктор, возвращаясь к мертвому музыканту на столе. – И я, кстати, серьезно насчет работы. Мне нужен знающий ассистент.

Мне представляется, как мое сердце возносится к небу дымом и пеплом, накрывая собою весь мир. Не знаю, нравится ли мне эта мысль, но Мисси сжимает зубы, качает головой и говорит «до свидания» патологоанатому Вернону. Она сует сердце в карман, выходит наружу и идет по кладбищенской дороге назад в город.

Я мчусь вприпрыжку, опережая ее. Поболтать – это славно, решаю я и, верный своему слову, притворяюсь согбенной старухой, спешащей на рынок: костюм в алых блестках спрятан под темным потертым плащом, лицо под маской скрыто в тени капюшона. В конце кладбищенской дороги я выступаю вперед и преграждаю путь Мисси.

Замечательный, чудный, волшебный я. Я обращаюсь к ней голосом древнейшей из старух:

– Милая девушка, не пожалей медной монетки для несчастной старухи, и я открою тебе твое будущее, и твой взгляд засияет радостью.

Мисси останавливается. Достает кошелек, вынимает долларовую купюру.

– Вот, возьмите.

Я хочу рассказать ей про таинственного мужчину, которого она встретит, он будет одет в красное с желтым, лицо скрыто под маской, он пробудит в ней трепет желания и станет любить ее вечно, и никогда – никогда – не бросит (ибо нельзя сообщать своей Коломбине всю правду), но вместо этого вдруг говорю старым надтреснутым голосом:

– Ты когда-нибудь слышала про Арлекина?

Мисси задумывается. Потом кивает:

– Да. Персонаж итальянской комедии дель арте. Носит маску и костюм в разноцветных ромбах. Он же клоун, да?

Я качаю головой в тени капюшона.

– Не клоун. Он… – Я вдруг понимаю, что сейчас скажу ей правду, и глотаю слова, притворяюсь, что кашляю, – у старух часто бывают приступы неудержимого кашля. Может, это и есть пресловутая сила любви. Не помню, чтобы меня беспокоило такое с другими женщинами, которых я вроде бы любил, – с другими Коломбинами, которых мне доводилось встречать за столько веков.

Я смотрю на Мисси глазами старухи: чуть за двадцать, губы, как у русалки, полные, четко очерченные и уверенные, и серые глаза, и напряженный взгляд.

– Вы хорошо себя чувствуете? – спрашивает она.

Я кашляю, брызжа слюной, потом снова кашляю, хватаю ртом воздух.

– Хорошо, моя милая. Спасибо.

– Вы говорили, что предскажете мне будущее.

– Арлекин подарил тебе сердце, – слышу я свой голос. – А пульс его ты должна обнаружить сама.

Она озадаченно смотрит на меня. Я не могу измениться, не могу исчезнуть, пока она смотрит, я застыл в этом обличье, злюсь на язык свой – этот трикстер меня предал.

– Смотри, – говорю я, тыча пальцем в сторону, – там кролик.

И она смотрит, и когда ее взгляд отпускает меня, я исчезаю – бамс! – прячусь, как кролик в нору, и когда Мисси поворачивается к старой гадалке, ее, то есть меня, уже нет.

Мисси идет дальше, и я скачу следом, но нет упругости в шаге моем, что была утром.

Полдень, и Мисси заходит в «Супервэлью: продукты и все прочее от Эла», покупает кусочек сыра, пакет натурального апельсинового сока и два авокадо, потом в «Банк Первого округа», снимает двести семьдесят девять долларов и двадцать два цента – все, что есть на депозитном счете, – а я иду за ней, сладкий, как сахар, и тихий, как надгробный камень.

– Доброе утро, Мисси, – говорит хозяин кафе «Солонка». У него аккуратно постриженная бородка, черная с проседью, пряная соль, и мое сердце екнуло бы, если б не лежало сейчас в кармане у Мисси, потому что этот человек, безусловно, ее вожделеет, и моя легендарная самоуверенность на секунду вянет и сникает. «Я Арлекин, – говорю я себе, – у меня костюм в разноцветных ромбах, и весь мир – моя арлекинада. Я – Арлекин, восставший из мертвых, дабы подшучивать над живыми. Я – Арлекин, в маске и с жезлом». Я насвистываю себе под нос, и моя самоуверенность восстает, вновь могуча и тверда.

– Привет, Харв, – говорит Мисси. – Мне, пожалуйста, жареную картошку и кетчуп.

– И все?

– Да. Будет самое то. И еще стакан воды.