Хрупкие вещи

– Пусть твои классы возьмет помощник, Мандалай. Ах, Мандалай! В понедельник ты будешь охотиться на жар-птицу, – отозвался Зебедия Т. Кроукрастл. – Сколько профессоров в мире могут сказать о себе такое?

В следующие три недели все члены клуба, один за другим, навестили Кроукрастла. чтобы обсудить предстоящее путешествие и поделиться дурными предчувствиями.

Зебедия Т. Кроукрастл не имел постоянного места жительства. При этом существовал ограниченный перечень мест, где его можно было найти. Рано утром он спал на автовокзале – там были удобные скамьи, и транспортная полиция смотрела на его ночевки сквозь пальцы; в полуденную жару он прохлаждался в парке, среди статуй давно забытых генералов, в компании алкашей и пьянчуг, где взамен содержимого их бутылок предлагал свои откровения эпикурейца, каковые всегда выслушивались уважительно, иногда – еще и с неподдельным восторгом.

Огастес ДваПера Маккой разыскал Кроукрастла в парке; он пришел туда с дочерью, Холлиберри БезПера Маккой. Она была маленькой девочкой, но ум имела острый, как зубы акулы.

– Знаешь, – сказал Огастес ДваПера Маккой, – все это кажется мне знакомым.

– Что – это? – не понял Зебедия.

– Все. Путешествие в Египет. Жар-птица. Как будто я слышал об этом раньше.

Кроукрастл почти кивнул. Он жевал что-то хрустящее из бумажного пакетика. Огастес продолжал:

– Я просмотрел подшивку журналов Эпикурейского клуба и нашел, что искал. Сорок лет назад жар-птица упоминалась в одном оглавлении, но кроме этого узнать ничего не удалось.

– Почему? – шумно сглотнув, поинтересовался Зебедия Т. Кроукрастл.

Огастес ДваПера Маккой вздохнул.

– Я нашел в записях нужную страницу, – сказал он, – но оказалось, что она выжжена, а потом в клубе началась полная неразбериха.

– А вы едите светлячков из пакета, – сказала Холлиберри БезПера Маккой. – Я заметила.

– Совершенно верно, мисс, – кивнул Зебедия Т. Кроукрастл.

– А ты помнишь ту смуту, Кроукрастл? – спросил Огастес.

– Разумеется. – Кроукрастл важно кивнул. – И тебя тоже помню. Тогда тебе было столько же, сколько юной Холлиберри – сейчас. Что же до смуты, то вот она есть, а вот ее уже нет. Это как закат и рассвет.

В тот же день, но уже ближе к вечеру. Джеки Ньюхаус и профессор Мандалай нашли Кроукрастла за железнодорожной насыпью. Он соорудит небольшую угольную жаровню и жарил что-то в консервной банке.

– Что готовишь, Кроукрастл? – спросил Джеки Ньюхаус.

– Древесный уголь, – сказал Кроукрастл, – Очищает кровь, возвышает дух.

На дне банки дымились почерневшие кусочки липового и орехового дерева.

– И что, ты будешь это есть, Кроукрастл? – спросил профессор Мандалай.

Вместо ответа Кроукрастл лизнул языком пальцы и выудил из банки шипящий уголек.

– Хороший фокус, – признал профессор Мандалай. – У огнеглотателей научился?

Кроукрастл закинул уголек в рот и разжевал его своими старыми кривыми зубами.

– У них, – сказал он. – У них.

Джеки Ньюхаус откашлялся.

– Я хотел бы признаться, – пробормотал он, – что у нас с профессором Мандалаем возникли не очень хорошие предчувствия по поводу предстоящего путешествия.

Кроукрастл дожевал уголь.

– Немного не то, – сказал он. Вынув из костра ветку, он отклеил ее огненно-оранжевый кончик. – А вот то, что надо.

– Это иллюзия, – сказал Джеки Ньюхаус.

– Ничего подобного, – возразил Зебедия Т. Кроукрастл. – Это колючий вяз.

– У меня дурное предчувствие, – продолжал Джеки Ньюхаус. – Мне от предков достался сильный инстинкт самосохранения. Тот самый, что заставлял их трястись на крыше или прятаться под водой – от служителей закона и благородных господ, у которых имелось оружие и причины для недовольства. И этот инстинкт очень настойчиво мне подсказывает, что мне лучше не ехать в Сантаун.

– Я преподаватель, – сказал профессор Мандалай, – а посему не имею столь развитых чувств, каковые присущи людям, коим не приходилось проставлять оценки в контрольных, даже их не читая. И все же я нахожу нашу затею чрезвычайно подозрительной. Если жар-птица такая вкусная, почему я о ней раньше не слышал?

– Да слышал, Мэнди, старина. Слышал, – буркнул Зебедия Т. Кроукрастл.

– К тому же я великолепно разбираюсь в географической науке, от Талсы, штат Оклахома, до Тимбукту, – продолжил профессор. – Но ни в одной книге я не встречал упоминания о месте под названием Сантаун в Каире.

– Упоминания? Ты же сам это преподавал, – отозвался Кроукрастл, поливая дымящийся кусок угля острым перечным соусом и отправляя его в рот.

– Я не верю, что ты действительно их ешь, – произнес Джеки Ньюхаус. – Но даже если это какой-то фокус, я все равно себя чувствую неуютно. Видимо, мне пора.

И он ушел. Профессор Мандалай ушел вместе с ним: человек этот был таким серым и призрачным, что его присутствие где-либо всегда находилось под большим вопросом.

В предрассветный час Вирджиния Бут споткнулась о Зебедию Т. Кроукрастла, валявшегося у нее на пороге. Она возвращалась из ресторана, о котором надо было написать отзыв. Вышла из такси, споткнулась о Кроукрастла и упала, приземлившись недалеко от препятствия.

– Ух ты, – сказала она. – Ничего себе полет, а?