Хрупкие вещи

Мир был резким, насыщенным, темным и странным. Мир был словно сплетение ярких нитей. Мир за гранью возможного, в котором не было смысла. Ни в чем не было смысла. Реальность и сон, явь и кошмар, слитые воедино. Так продолжалось, наверное, секунд тридцать, и каждая ледяная секунда была, как маленькая вечность.

А потом мы проехали Юстон, и половина вагона вышла...

Я разговорился с чернокожей девушкой, сидевшей рядом. Ее звали Сьюзен. Уже через пару недель она переехала ко мне.

Время шло. Даже не шло, а летело, Вероятно, я стал чувствительным к ходу времени. Может быть, я просто знал, где искать – знал, что есть что-то, что надо искать, хотя и не знал, что именно.

Однажды я рассказал Сьюзен кое-что из того, как оно представлялось мне – что мир, окружающий нас, нереален. Что мы просто детали, подключенные к единой цепи, элементы процессора или дешевых схем памяти в некоем гигантском компьютере размером с мир, и наша жизнь – это лишь коллективная галлюцинация, которую нам показывают, как кино, чтобы мы были счастливы и довольны, и мы как будто живем и общаемся друг с другом, о чем-то мечтаем, к чему-то стремимся и при этом используем ту малую часть мозга, которую еще не задействовали они – кто бы ни были эти они – для обработки цифровых данных и хранения информации. Я поделился со Сьюзен своими мыслями, и это было моей ошибкой.

– Мы – память, – сказал я ей. – Просто память.

– Ты сам в это не веришь, – сказала она, и ее голос слегка дрожал. – Это все выдумки.

Когда мы занимались любовью, ей хотелось, чтобы я был с ней грубым, но я никогда не решался исполнить ее желание. Я не знал собственной силы и всегда был неуклюжим. Я не хотел сделать ей больно.

Я не хотел делать ей больно и поэтому перестал говорить о своих мыслях. Я попытался представить, что это была просто шутка, причем неудачная шутка...

Но это было уже не важно. Она ушла от меня на следующих выходных.

Мне очень ее не хватало. Мне было плохо, тоскливо и больно.

Но жизнь продолжалась.

Ощущение дежавю появлялось все чаще и чаще. Мгновения запинались, сбивались и повторялись. Несколько раз было так, что целое утро повторялось по два-три раза. Однажды я потерял день. Время как будто распадалось на части.

А потом я проснулся однажды утром, и оказалось, что это снова 1975 год. и мне снова шестнадцать, и я смылся с последних уроков в школе и отправился прямиком в призывной пункт ВВС, располагавшийся рядом с арабской закусочной на Чепел-роад.

– А ты большой парень, – сказал офицер на призывном пункте. Сперва я подумал, что он американец. Но оказалось – канадец. Он носил роговые очки с толстыми стеклами.

– Да,– сказал я.

– И ты хочешь летать?

– Больше всего на свете. – У меня было странное чувство, как будто я почти вспомнил мир, в котором когда-то забыл, как мне хотелось летать на самолетах. Это было действительно странно. Так же странно, как если бы я вдруг забыл свое имя.

– Хорошо, – сказал человек в роговых очках. – Мы, пожалуй, нарушим правила. И уже очень скоро ты будешь летать.

И так все и было.

Следующие несколько лет промчались, как в ускоренной съемке. У меня было стойкое ощущение, что все эти годы я провел в самолетах различных моделей, втискиваясь в крошечные кабины, где мне всегда было тесно, и переключая тумблеры, слишком мелкие для моих пальцев.

Мне дали допуск к работе с закрытыми материалами, потом – к работе с секретными материалами, и в итоге – к работе с совершенно секретными материалами. Такого допуска не было даже у премьер-министра. К тому времени я уже пилотировал летающие тарелки и другие летательные аппараты, которые передвигались без каких-либо видимых средств поддержки.

Я познакомился с девушкой по имени Сандра. Мы стали встречаться, потом поженились, потому что женатым сотрудникам давали отдельные дома в семейном квартале неподалеку от Дартмура. Детей у нас не было: меня предупредили о возможных последствиях радиоактивного облучения, которое, вполне вероятно, выжгло мне все гонады, и я решил, что не стоит заводить детей при таких обстоятельствах. Мне не хотелось, чтобы у меня родились чудовища.

Наступил 1985 год. Ко мне пришел человек в роговых очках.

Жены не было дома. Она уехала к маме. Между нами возникло какое-то напряжение, и она решила недельку пожить без меня, чтобы «вздохнуть свободно». Сказала, что я действую ей на нервы. Но если я и действовал кому-то на нервы, то только себе самому. Похоже, я знал, что должно произойти. Знал с самого начала. И не я один: похоже, все знали, что должно произойти. Как будто вся жизнь была сном, и мы ходили во сне, как лунатики. В десятый, двадцатый, может быть, в сотый раз.

Мне хотелось все рассказать Сандре, но откуда-то я знал, что лучше не надо: что, если я заговорю с ней об этом, я ее потеряю. Но, похоже, я все равно ее терял. В общем, я сидел в гостиной, смотрел по четвертому каналу «Подземку», пил чай, предавался печали и всячески себя жалел.

Человек в роговых очках вошел в мой дом, как к себе домой.

Он посмотрел на часы.

– Пора отправляться, – сказал он. – Полетишь на «ПЛ-47». Последней модификации.