Хрупкое сердце

Охочий до удовольствий, Дебендро вдоволь насладился милостями одной богини, однако этого ему показалось мало, и он приготовился воздать должное другому божеству. С помощью услужливых рук появилась батарея бутылок. Около просторного белоснежного ложа на отделанном серебром троне в дьявольском сосуде, именуемом графином, появилось великое текучее божество, цветом своим напоминающее багровое облако на предвечернем небе. Рядом оказалась жертвенная чаша в виде гравированного бокала. Из кухни пожаловал чернобородый жрец с банановым листом в руках, на котором он принес цветы — жаркое из баранины. С глубоким почтением Дебендро Дотто обратился к соответствующей шастре [23]и начал богослужение. Вслед за ним прибыли певцы с табло, сигарой и тамбурином. Они довершили трапезу соответствующей музыкой.

А потом явился изящный юноша одних лет с Дебендро. Это был двоюродный брат Дебендро — Шурендро, по характеру полная его противоположность. Вероятно, за это и любил его Дебендро, ни с кем не считаясь больше, чем с ним. Каждый вечер Шурендро заходил к брату и справлялся о его здоровье и делах. Вид спиртного всегда пугал его, и он старался как можно быстрее уйти домой.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Шурендро, когда они остались одни.

— Плоть — вместилище страданий, — ответил Дебендро санскритской поговоркой.

— Особенно твоя... Ты мерил температуру?

— Нет.

— А как твоя печень?

— По-старому.

— Не пора ли бросить все это?

— Что, пьянство? Я ведь тебе сказал: это мое утешение.

— Что за утешение?! Ведь ты не родился таким, и вполне можешь расстаться с вином. Ты должен бросить пить, ведь многие бросают!

— Ради чего мне бросать? Бросают те, у кого есть другое утешение. У меня же ничего другого нет.

— Но ради жизни, ради спасения души...

— Для кого жизнь — утешение, пусть те и бросают. А что для меня жизнь?

Глаза Шурендро наполнились слезами.

— Но ради всех нас, я прошу тебя: брось! — мягко сказал он.

Дебендро был тронут:

— Ты — единственный, кто хочет вернуть меня на праведный путь. И если я когда-нибудь брошу пить, то только ради тебя и...

— И кого еще? — спросил Шурендро.

— И за упокой моей жены, как только услышу о ее смерти. А пока жизнь или смерть — не все ли равно?

Со слезами на глазах, проклиная в душе Хеймоботи, Шурендро вышел из комнаты.

Письмо Шурджомукхи

«Любезная моя госпожа Комолмони, многие лета!

Как еще мне назвать тебя, не знаю. Ведь теперь ты совсем взрослая, хозяйка! А я все еще считаю тебя маленькой, ведь ты выросла на моих глазах. Я учила тебя первым буквам, а теперь, глядя на твой почерк, мне стыдно за свои каракули. Но что поделаешь? Наши дни прошли. Но если б и не прошли, то как жить дальше?

Как жить?.. Я никому не могу рассказать о том, как мне тяжело и стыдно... Но и молчать у меня уже нет больше сил. Кому сказать «ты», моя духовная наставница? Никто, кроме тебя, меня не любит. С кем, как не с тобой, я могу поговорить о твоем брате?

Я сама себя погубила. Какое мне было дело до того, что Кундонондини умерла бы с голоду? Всевышний помогает людям, может быть, помог бы и ей? И зачем только на свою беду я привела ее к себе в дом?

Когда ты видела эту несчастную, она была еще девочкой. А теперь ей уже больше семнадцати. Я признаю, что она красива. И в ее красоте — мое несчастье.

Единственная моя радость на земле — это мой муж, Ногендро. Все мои помыслы только о нем; все мое богатство — это он. Кундонондини отнимает его у меня. Она лишает меня единственного утешения на земле — любви моего мужа.