Хрущёба № 17

Потом посмотрела на Александру Петровну, пунцовевшую на балконе. Нахмурилась. И стала считать про себя. Досчитав до тридцати, она увидела, что Александра метнулась с балкона. Сталина Ильинична почувствовала холодок в животе и страшное раздражение. Спихнув соседского кота с балкона и удовлетворив свою кровавую жажду мести его пронзительным удаляющимся «мяяяв», она гордо ушла с балкона и спряталась за занавеской, чтобы не терять контроля над ситуацией. Она не спала всю ночь, так и не дождавшись Александры Петровны во дворе, где гуляла со всеми соседскими детьми, а потом с пьяницами до самой ночи. Уговаривала себя, мало ли кому вручила хозяйственную сумку с деликатесами Краюшкина, которая легко выпорхнула из подъезда спустя десять минут, как махала ладошкой Александре Петровне, отдыхающей на балконе. Но жизненный опыт змеёй шептал ей в левое ухо, что сумка осталась в квартире № 9 на третьем этаже первого подъезда. У её подруги и соратника по борьбе Александры Петровны. И есть ли у неё теперь подруга? Вот о чём думала Сталина Ильинична, горько плача в тёмной ночи, скукожившись в одиночестве на лавочке у подъезда.

Пётр Никодимыч стоял, не зажигая света на кухне, и смотрел на рыдающую Сталину Ильиничну. Просчитывая, когда следует начать третий акт драмы «Макбет». Ничто не дрогнуло у Петра Никодимыча, только чувство удовлетворения от правильно просчитанной реакции Сталины мурчало чёрным котом в его душе.

* * *

Посовещавшись рано утром с Краюшкиной, они решили провести ещё раза три приношения продуктов в первый подъезд на глазах у всех. Чтобы окончательно забить гвоздь в гробовую доску дружбы между Сталиной и Александрой.

Ровно месяц Краюшкина по субботам после ленивого завтрака выходила расфуфыренная с сумкой деликатесов и не спеша, давая возможность Сталине Ильиничне насладиться этим зрелищем, пересчитать все деликатесы и примерно прикинуть астрономическую сумму даров, шла в первый подъезд. Александра поначалу беззаботно стояла на балконе, принимая солнечные ванны и поливая цветы, но как только видела Краюшкину, направлявшуюся к подъезду и приветственно, словно с трибуны, махавшую ей рукой и даже кричавшую чтото ободрительное, постыдно бежала. Не просто бежала, а в раздражении хлопая дверью балкона и крича чтото невразумительное. Потому что она понимала, о чём думала в этот момент пронзительно глядевшая на неё Сталина Ильинична, мученически поджавшая губы. В самых страшных предрассветных снах Александре Петровне стало сниться, что теперь на неё ктонибудь бдительный напишет куда следует.

Сталина Ильинична мрачнела и чернела прямо на глазах. У неё стали подозревать разные болезни и даже измены мужа. Но измена мужа так не потрясла бы Сталину Ильиничну, как то, что творилось сейчас в доме. Мало того, что взятку (будем называть это своими именами, невзирая на лица), мало того, что предложили не ей, заслуженному работнику лёгкой промышленности, приличной женщине и, наконец, коммунисту, а кляузнице Александре, так ещё и Александра молчит и не делится, как следовало бы поступить подруге! Сталина Ильинична не размышляла на тему, а поделилась бы она с Александрой такой заманчивой, деликатесной взяткой? И как бы она сама вела себя в такой ситуации? Нет! Зачем тратить время на бесплодные размышления! Сталина Ильинична просто знала, как должны поступать другие люди. Они должны поступать так, как Сталина Ильинична считает правильным.

Надо сказать в защиту пожелтевшей от горя и страха Александры Петровны, что она всех этих замечательных деликатесов не получала. И наверное, это добавило седых волос на её голове. Потому что, если б эти проклятые сумки появлялись на её кухне, а потом всё, все баночки были бы любовно спрятаны по укромным местам, было бы не так страшно и обидно.

Выглядела же вся эта ситуация примерно так: Краюшкина выходила с сумкой, полной деликатесов, махала ладошкой стоявшей на балконе Александре Петровне, у которой с каждой субботой лицо приобретало всё более болезненный желтоватосероватый цвет, заходила в подъезд, оставляла сумку у Никитичны, проживающей на втором этаже, ланью скакала на третий этаж, звонила в квартиру № 9, где проживала Александра Петровна, и быстро, но бесшумно бежала вниз. Там, в темноте и прохладе под лестницей первого этажа, ждала минут пятьсемь, а потом выходила из подъезда, оборачивалась, всячески демонстрируя любовь к Александре Петровне, и опять махала ладошкой на прощание, затем шла домой. А сумку с деликатесами забирала у Никитичны поздно ночью.

Александра Петровна открывала дверь, предполагая, как она будет героически отказываться от подарка, отнекиваться, а потом всё же из добрых, самых добрых товарищеских чувств согласится взять (ну не пропадать же добру, в самом деле?), испытывала горькое разочарование. Хуже всего было, что её весь дом подозревал во взяточничестве, а она была чиста, как слеза ребёнка. Это оскорбляло её и обижало. Неужто она недостойна взятки? Пусть самой маленькой взятки? Баночки красной икры и сервелата?