Хрущев. От пастуха до секретаря ЦК

Однако нет никаких сведений, подтверждающих беседу между Сталиным и Хрущевым о его сыне, или какое-то ухудшение отношений между ними после марта 1943 года. Ведь в случае, если бы в руководстве страны пришли к выводу, что Леонид Хрущев сознательно перебежал к немцам, стал с ними сотрудничать, а затем его решили уничтожить, то это могло бы отразиться и на отношении руководства страны к Хрущеву. (Известно, что Валентин Бережков, занимавший значительно более скромное положение, чем Хрущев, перестал быть личным переводчиком Сталина и Молотова и был переведен на работу в общественно-политический журнал, как только выяснилось, что его родители, оставшиеся во время оккупации Украины в Киеве, ушли вместе с немцами.) Однако в течение 1943 года положение Хрущева укреплялось. Он остался на посту руководителя Украины. В том же году он был награжден орденом Суворова II степени, а потом – орденом Кутузова I степени.

Также нет никаких документальных данных бесспорно подтверждающих сведения о том, что Леонид Хрущев попал в руки к немцам и сотрудничал с ними. Вряд ли бы немецкое руководство не постаралось бы использовать подобный факт для активной антисоветской пропаганды. Как известно, даже факт пленения Якова Джугашвили, который наотрез отказался сотрудничать с немцами, был максимально использован нацистской пропагандой. Была даже сочинена версия о пленении некоего племянника Молотова, который якобы сотрудничает с немцами. Однако никаких подобных сообщений о Леониде Хрущева немецкая пропаганда не публиковала. Очевидно, что Леонид Хрущев стал еще одной жертвой войны и его отец остро переживал его утрату.

Весна 1943 года стала для Хрущева тяжелым и напряженным временем ожидания нового наступления немцев. Хрущев вспоминал: "К этому времени приехал Ватутин с приказом принять командование войсками фронта… Мы распрощались с Голиковым, и Ватутин приступил к исполнению обязанностей командующего. Каких-то активных операций проводить мы тогда не имели возможности… Началось на Воронежском фронте затишье. Враг приводил себя в порядок, оборудовал свой передний край, укреплял его. И мы занялись тем же делом… Вскоре приехал к нам представитель Ставки Василевский".

Хрущев утверждал, "Мы не чувствовали особой необходимости в приезде представителей Ставки с точки зрения помощи в сугубо военных делах". По словам Хрущева, представители Ставки приезжали, потому что им приказывал Сталин: "Вроде того что: "Поезжай, что-то немцы опять наступают. Вот уже и Белгород сдали". Возможно, что в Москве складывалось впечатление, что приехал представитель Ставки – и приостановилось вражеское наступление, фронт стабилизировался. Дело же заключалось не в том, что кто-то приехал, а в том, что противник измотался или сам вынужден был остановиться, чтобы привести себя в порядок, или же мы получали подкрепление и сами вынуждали противника остановиться". Утверждая, будто в Ставке успехи советских войск якобы объясняли только действиями их представителей, Хрущев оглуплял Верховное командование. В то же время Хрущев признавал, что представители Ставки были удобны для фронта: "При каждом приезде представителя Ставки возникала надежда, что удастся получить пополнение или боеприпасы, "вырвать" у тыловиков шинели, обувь. Одном словом, подход у нас был тут меркантильный".

В этот приезд Василевского Хрущев поехал с ним инспектировать участок фронта, оборонявшийся 38-й армией. И на этот раз Хрущев опять чуть не стал жертвой вражеского огня. "В это время налетели один или два вражеских самолета и начали бомбить наши машины. Мы с Василевским выскочили наружу и представляли, вероятно, смешное зрелище для летчика. Он ведь все видел. Мы отбежали от машины, и ему представлялся выбор: или бомбить машину, или вести огонь из пулемета по живой силе. Живая сила – это мы с Василевским, наши шоферы и сопровождавшие нас лица. Но летчик, видимо, уже отстрелялся по шедшим впереди машинам, развернулся и улетел. Летел он довольно низко и весьма действовал на нервы. Кто находился под бомбежкой, понимает, что это значит".

Знаменательно, что Василевский, который оказался в таком же положении, что и Хрущев, ни словом не обмолвился об этом эпизоде в своих мемуарах. Вряд ли маршал забыл об этом происшествии, которое могло для него кончится трагически. Однако воспоминания Василевского о Великой Отечественной войне, не позволили ему отвлекаться на происшествия, не имевшее главного значения для его повествования. Хрущев же постоянно включал в свои воспоминания подобные эпизоды. Видимо это вызывалось не только желанием показать, насколько он рисковал жизнью во время войны, но и потому, что его воспоминания представляли собой собрание историй о различных случаях из его личной жизни и рассказанных таким образом, чтобы захватить внимание читателя.