Хрущев. Смутьян в Кремле

На другой день Сергей Хрущев расшифровал свою запись и записал ее почти печатными буквами. В тот же день он вместе с записью отправился в Пицунду. На даче Н.С. Хрущев изучал расшифрованные донесения послов. Когда пришел Микоян, то Сергей Хрущев сказал: «Я привез запись, Анастас Иванович. Что с ней делать?» За Микояна ответил Никита Сергеевич: «Отдашь Анастасу… Вчера приезжал к нам Воробьев, секретарь Краснодарского крайкома. Мы его спросили обо всех этих разговорах с Игнатовым. Он все начисто отрицал. Оказывается, ничего подобного не было. Он нас заверил, что информация этого человека, забыл его фамилию, – плод воображения. Он у нас тут целый день был. Еще пару индюков в подарок привез, очень красивых…» Считая эту тему исчерпанной, отец вернулся к текущим делам. Я оторопел. Так значит, они все эти дни не только ничего не предпринимали, но даже не пытались выяснить, соответствует ли истине полученная информация?» Вряд ли это было так. Скорее всего, Н.С. Хрущев скрывал от сына свои подозрения в отношении своих коллег, так как еще не выяснил, в чем суть заговора и кто состоит в рядах заговорщиков.

Тем временем Сергей Хрущев передал Микояну привезенную запись, а тот спрятал ее почему-то в бельевой шкаф. Возможно, что Микоян умышленно старался успокоить Хрущева. И все же вряд ли только влиянием Микояна можно объяснить спокойное поведение Хрущева в последние часы перед переворотом. Скорее всего, сведения от Галюкова убеждали его в том, что речь идет о какой-то склоке между различными руководителями страны. Но даже если бы заговорщики сумели на время отстранить Хрущева от власти, он мог быть уверен в том, что, как и в 1957 году, после поражения на Президиуме, он смог бы разгромить своих оппонентов, используя информационную блокаду и давление силовых министерств. Его верные сторонники – редактор «Известий» Аджубей, редактор «Правды» Сатюков, председатель Госкомитета по радио и телевидению СССР Харламов и другие руководители средств массовой информации – обеспечивали Хрущеву контроль над общественным мнением страны. Хрущев не сомневался в поддержке Малиновского. Хрущев не мог быстро разувериться в Семичастном, которого он воспитывал как политического руководителя на Украине, а затем выдвигал на различные посты в Москве. Вероятно, от КГБ и лично от Семичастного Хрущев получал сведения, которые притупляли бдительность Первого секретаря. В то же время с начала октября Семичастный мог теперь передавать Брежневу сведения о том, что Хрущев постоянно требует информацию о заговоре против него, и поэтому промедление чревато крайней опасностью для всех заговорщиков.

Если Семичастный рассчитывал, что, запустив Галюкова в стан Хрущева, он добьется того, что тот начнет расспрашивать заговорщиков и это их встревожит, то он не ошибся. Однако он вряд ли ожидал, что Брежнев так начнет паниковать. Первый секретарь Московского горкома партии Н.Г. Егорычев вспоминал: «Он (Брежнев) позвонил мне на квартиру… "Слушай, Коля, ты не мог бы прийти ко мне пораньше в ЦК?" Договорились, что я приеду к половине девятого. Приезжаю. Он взял меня за руку и повел. За большим кабинетом у него был второй, поменьше, для личной работы, потом через комнату отдыха мы прошли туда, где у него были ванна и туалет. "Знаешь, Коля, – говорит, – Хрущеву стало все известно про подготовку пленума. Ему все известно! Он нас расстреляет!" И расквасился. Слезы градом текут. Я говорю: "Да вы что, Леонид Ильич! Умойтесь". Подвел его к раковине, потом дал полотенце и продолжил: "Имейте в виду: никто нас не расстреляет. Что мы делаем против партии? Ничего. Мы готовим пленум ЦК. Если мы не правы, нам так скажут, что мы не правы". Но Брежнев, хотя и перестал рыдать, настаивал на своем: "Ты его плохо знаешь, он нас всех расстреляет"».

Поразительным образом участник Великой Отечественной войны и опытный руководитель, бывавший порой грозным с подчиненными, Л.И. Брежнев пуще всего на свете боялся гнева выше стоявшего начальства. Он был единственным за всю историю партии, кто упал в обморок во время бурных заседаний Президиума ЦК в июне 1957 года. Он «рыдал» от окриков Кириченко. Теперь же он плакал от страха перед Хрущевым. Очевидно, что к этому времени у Брежнева уже не осталось иллюзий о «либеральности» Хрущева. Брежнев уже знал о подозрительности Хрущева, его нетерпимости к чужим мнениям, склонности отстранять от власти реальных или мнимых оппонентов. Знал он и о мстительности Хрущева. Он ясно представлял, как будет расправляться Хрущев с заговорщиками в случае их провала.

Страх настолько парализовал Брежнева, что он отказывался беседовать с Малиновским и уехал с официальным визитом в ГДР. По словам Семичастного, «он вернулся лишь после того, как 10 октября свое согласие дал Малиновский». Тем временем к заговору присоединился и НА. Косыгин. Семичастный утверждал, что он «первым делом спросил: "С кем КГБ?" И только узнав, что КГБ согласен на этот шаг, ответил: "Я буду поддерживать"».

Глава 6 РЕШЕНИЕ, ОПОЗДАВШЕЕ НА 11 ЛЕТ