Хрущев

Все, кроме Хрущева. Быть может, сочувствие к пострадавшим от войны украинцам затмило для него «ошибки» Довженко — то, что в фильме показаны в основном простые крестьяне, а имя Сталина упоминается всего четырежды; что почти все герои фильма — украинцы; наконец, замаскированные намеки на то, что именно советское руководство сделало Украину уязвимой для нападения врага. Очевидно, Хрущев не заметил того, что Довженко считал в своем сценарии главным: «Мы ошиблись, когда бросили всю Украину в пасть проклятому Гитлеру, и освобождаем Украину мы неправильно. Мы, освободители… тоже отчасти виновны… перед освобожденными. А мы смотрим на них свысока и думаем, что это они перед нами виноваты»¹¹². Неудивительно, что 31 декабря 1943 года Хрущев отказался встретиться с Довженко, а их встреча 3 января 1944-го прошла не слишком гладко. «Как будто мы с Н. С. перестали быть самими собой, — записал Довженко в дневнике, — он превратился в холодного, беспощадного судью, а я — в презренного преступника и врага народа». Хрущев говорил: «Мы еще вернемся к рассмотрению вашей работы. Мы это так не оставим». «Господи, дай мне силы! — продолжает в дневнике Довженко. — Пошли мне мудрость простить доброго Н. С., столь ярко продемонстрировавшего свою слабость — ибо он человек слабый»¹¹³.

По требованию Сталина Хрущев назначил Довженко суровое наказание — подписал приказ об отстранении кинорежиссера от работы. Падение Довженко стало знаком нового поворота в политике Сталина: прежде он использовал украинский национализм против врага — теперь снова объявил его «буржуазным» и «реакционным». Однако «за кадром» Хрущев старался смягчить и ограничить антидовженковскую кампанию — пусть даже хотя бы для того, чтобы не пострадать от этого самому¹¹⁴. Он признался Сталину, что читал «Украину в огне», однако «на три четверти мои мысли были заняты ходом битвы. Я объяснил это Сталину… Он посчитал, что тут просто была с моей стороны отговорка…»¹¹⁵. Сталин был прав. Хрущев хитрил: после смерти Сталина он добился «реабилитации» Довженко¹¹⁶.

Хрущев восхищался теми из армейских офицеров, кто был храбр, энергичен, принципиален и заботился о нуждах простых солдат. Люди грубые и некультурные, напыщенные и претенциозные, а в особенности хвастуны и пьяницы вызывали у него презрение. Короче говоря, в других он ценил или отвергал те же качества, что и в самом себе.

Особенно сдружился он с Родионом Малиновским, которого впоследствии сделал своим министром обороны. Происхождение Малиновского было еще скромнее, чем у Хрущева, однако он тоже сумел «выбиться в люди». «Своего отца он не знал, — рассказывал Хрущев. — Мать его, кажется, была незамужней и сына не воспитывала. Он был воспитан тетей…»¹¹⁷ Нам трудно себе представить, что Хрущев и массивный, с каменным лицом Малиновский делились друг с другом детскими воспоминаниями. Однако рассказывает Хрущев и о том, как Малиновский «рыдал в три ручья», узнав о самоубийстве своего друга-офицера. С этим самоубийством связана любопытная история: самоубийца закончил свою записку словами «Да здравствует Ленин!». Почему Ленин? — забеспокоился подозрительный диктатор. Почему не Сталин? И приказал Хрущеву: «Надо будет за Малиновским последить. Следите за всеми его действиями, приказами и распоряжениями». После смерти Сталина Хрущев осмелился признаться в этом самому Малиновскому — и услышал в ответ, что тот «давно все понял — как только я начал ходить за ним по пятам и ночевать в соседней комнате». К счастью, добавляет Хрущев, Малиновский «понимал всю сложность моего положения и не стал таить на меня злобу. Он знал, что, пока он работает честно, я не стану ему мешать и буду докладывать Сталину только хорошее».

Умно сказано, если учесть, что к тому времени Хрущев сделался его начальником! Помимо находчивости Малиновского, эта история демонстрирует нам три важные черты Хрущева: во-первых, он не одобрял распоряжений Сталина («Такое наблюдение было мне неприятно»), во-вторых, все равно их выполнял, и в-третьих, и двадцать пять лет спустя тешил себя мыслью, что именно его влияние на Сталина спасло ситуацию. «Не знаю, кто именно спас Малиновского… Или мне это приписать себе в заслугу — мое влияние в Политбюро (а, видимо, оно было немалым) и ту характеристику, которую я дал ему еще в 1941 году?»¹¹⁸

После операции по освобождению Киева на командный пункт к Хрущеву приехал Андрей Гречко — маршал, работавший с ним в Киеве после войны, а в 1960 году возглавивший объединенные силы стран Варшавского договора. «Помню, заходило солнце, — вспоминал позднее Хрущев. — Стоял теплый вечер, но все-таки осенний, мы вышли в бурках внакидку. Приехал Гречко, докладывает мне. Так как рост у него огромный, а я его давно знал и относился к нему с уважением, то пошутил: „Товарищ генерал, вы, пожалуйста, отойдите подальше. Мне трудно смотреть вам в лицо, когда вы делаете доклад“. Он засмеялся, а я попятился назад, и он продолжал докладывать»¹¹⁹.