И тут меня осенило. Весь этот напускной порядок, все эти белые стены, стерильность… Это противоположность её нутру. Снаружи она идеальна, питается варёным мясом, запивает водой, еду не солит, на гарнир овощи, в лучшем случае тушёные. Прекрасная точёная фигура без единого изъяна, здоровая, румяная кожа лица, грациозные движения, это всё оболочка. Квартира – продолжение её идеальности в извращённом и стерильном виде. Ни на одной белой стене я не обнаружил ни одного жирного следа от пальцев, когда я пришёл, она заставила меня мыть руки в течение пяти минут специальным дорогущим мылом, после чего проследила, чтобы я насухо вытер руки.
После того, как я вышел из ванной, она протирала раковину ещё минут семь, пока не избавилась от всех, оставленных мною капель. Делала она это с завидным терпением, чувством, толком, расстановкой. Она не выходила из себя, хотя если бы мне было важно, чтобы раковина оставалась идеально чистой, я бы на неё повысил голос за разрушение моей зоны комфорта.
Всё сложилось в единую мозаику, и меня наконец-то осенило, что хаос в её голове сменяется порядком за её пределами. Она не способна контролировать свои мысли, их поток, она не может разобраться в своей голове, она даже туда не лезет. Но она может делать простые действия, которые делают её жизнь предсказуемой, которые дают возможность почувствовать контроль над этой реальностью, пусть и совершенно ничтожный. Именно поэтому она так хотела, чтобы я оставался рядом, потому что я впитываю как губка всё уныние и апатию, генерируемые её мозгом. Я способен дать ей спокойствие и умиротворение. Но в тишине. Ведь как только я начинаю говорить чуть больше положенного и демонстрировать свой характер, она приходит в бешенство.
Осознав это, мне стало особенно грустно, ведь прижиматься к ней сзади, чувствовать, как её грудь вздымается при дыхании, гладить её упругие, несомненно эффектные и очень красивые бёдра – это мечта… Мечта с первого дня, как я повстречал её здесь на полигоне. С первого дня, как Володя и Лиля познакомили нас. И теперь эта мечта в руках, но я понимаю, что владение этой мечтой ставит крест на владении собой.
Я люблю порядок, но я не люблю крайнюю форму порядка – стерильность. Если на книге собралась пыль – ничего страшного, если чашка стоит не там, где положено – ну и пусть. Если креслом я оцарапал пол, я ни за что не буду убиваться по этому поводу. Да и не заправленная постель для меня не приговор. Всё это никак не клеилось с Никой. Находясь с ней, я был вынужден подавить себя в угоду ей. Либо она подавляла себя в угоду мне, как тогда с бутылкой вина. Лишь разгорячившись, у неё отключалось то, что больше всего мешало по жизни – мозг. И я видел наперёд, какие испытания нас ждут впереди, и находился я на серьёзном перепутье, задавая себе один единственный вопрос: «А что если мы просто не подходим друг другу?».
Вечер и ночь оказались пронзительно тихими. Мы лежали, обнимались, она не открывала глаза, складывалось ощущение, что её душа действительно исцеляется. Редкие поцелуи, но без страсти, просто поцелуи благодарности. Так и уснули. Наутро я был полностью опустошён, даже не хотел ехать в больницу за Ксюшей, отправил туда МТЕ, сам начал собираться, даже не поев. Ника в одном нижнем белье выглядела сногсшибательно, лицо у неё было отдохнувшее, в глазах появилась надежда.
- Как мы будем уезжать? У меня есть деньги, можем купить подержанную машину здесь в городе.
- Я уже решил этот вопрос, не переживай. Твоя задача собрать свои вещи, документы и быть готовой в любой момент.
Она кивнула, подошла и благодарно прильнула к моим губам, я ощутил горячий страстный язык. Теперь она хотела. Но не хотел уже я. Оторвавшись от неё через минуту, я тяжело вздохнул.
- Мне пора. Надо встретить Ксюшу, когда её привезёт МТЕ из больницы.
- Что ты с ней возишься? У неё нет родных что ли?
- Вроде есть, но они далеко.
- Тоже мне отец нашёлся… - Она ревновала. – Сегодня придёшь ко мне снова?
- Нет, от тебя далеко до работы, а у меня завтра дежурство.
- Ты как-то охладел за эту ночь…
- Не знаю, Ник, всё… Смешалось. – Я притянул её к себе и поцеловал, чтобы она не переживала. – Созвонимся. Пока.
- Пока…
* * * * *
Выйдя на улицу, я вдохнул свежего воздуха, как будто покинул душную тюремную камеру. Находиться вместе с Никой и разделять её боль и печаль было очень тяжело. В первую очередь морально. Возможно мы сошлись не в то время и не в том месте. Может быть при других раскладах, оно было бы и нормально. Но в текущих обстоятельствах, я и сам разрывался на лоскуты, ещё и эта хтонь, тишина, апатия… Вгоняли меня в тоску, хотелось свернуть себе шею, лишь бы не чувствовать всего этого.