Хрусталь

Ника, как человек с трудом себя слышащий, попала именно в такую ситуацию. Когда позвонили и сообщили, что Попов застрелился, она в ту же секунду разрыдалась, как школьница, разбила ту посуду, что была под рукой, порезав руки и доведя себя до еще большей истерики, которая теперь сопровождалась не только душевной болью, но и физической. Конвульсивная природа агонии, в которую впала бедная девушка, не давала покоя, едва угомонившись, Касьянова снова билась в судорожном припадке, лишь вбивая глубже, осколки, застрявшие в запястьях, нанося себе новые и новые увечья, подходя к окну, засматриваясь на притягательную тротуарную плитку с десятого этажа, смерть от удара о которую будет скорее всего быстрой и безболезненной, не хватало для рокового шага лишь вмешательство божественного провидения, что удерживало её неведомой силой. Каждый раз избегая полноценной реализации сей авантюры, повторяя вслух: «Жалкая, слабая, мразь, даже этого сделать не можешь», все же своим академически сложенным рассудком понимая, что это точно не выход, хоть и в моменте оно выглядит бесконечно притягательно и способно прервать душевную боль, Ника походила на маятник, мечущийся между окном и кухонным полом, уже обагрившимся каплями крови.

Во всей этой ночной вакханалии, на белом кухонном кафеле под светом ярко-белой лампы, девушка то лежала в позе эмбриона, то стояла на четвереньках изрыгая проклятия, то лежала лицом в пол, заливаясь слезами, то сидела с опущенными руками, прислонившись спиной к фурнитуре и глядя на ярку лампу не мигая, доставляя глазам максимальный дискомфорт, видимо, подсознательно желая нанести себе как можно больше физического урона, но не осознавая этого.

Когда на часах пробило четыре часа ночи, она открыла зареванные глаза. Красный, высохший и потрескавшийся от обилия выходящих жидкостей нос зудел, болел и каждый глубокий вздох сопровождался острым жжением. К тому моменту, Касьянова лишилась уже всех сил, поэтому редкие позывы психики к очередному припадку, сводились лишь к гримасе отчаяния на лице и гортанным рыком, издаваемым из последних сил. Но не только это стало причиной ее слабости, оглядев пространство вокруг себя руководитель ЦКК вдруг осознала, что весь пол буквально вымазан в крови, которая алыми контрастами зловеще сверкала на белоснежной плитке. И вся эта кровь появилась неспроста, видимо, во время одной из самых сильных и неконтролируемых конвульсий осколок стекла вошел особенно глубоко в руку, задев одну из артерий. Пульсирующая кровяная масса сочилась сквозь черную водолазку и уже в этот момент Ника начала приходить в ужас, потому что перспектива реальной смерти напугала еë до коликов в животе и на этом моменте стало ясно, что винить себя во всех смертных грехах девушка может хоть до скончания веков, но намеренно убивать себя из-за случившихся событий - истинно не желает, пусть и пытается на протяжении пяти часов к ряду, находясь в состоянии аффекта.

К сожалению, мысль о том, что она хочет жить появилась именно в момент максимальной близости к смерти, некоторые люди способны внять лишь таким урокам судьбы.

Дрожащей, слабеющей с каждой минутой, рукой она достала мастерфон и попыталась связаться с Максом, но тот не отвечал. Находясь в отчаянии, Ника нашла первый попавшийся номер, записала голосовое сообщение, едва выдавливая из себя слова, затем, уронив телефон, из последних сил доползла до железной двери, дотянулась до поворотного механизма, смогла его прокрутить лишь раз, после чего послышался характерный щелчок. Но увы, второго щелчка уже не было, дверь так и осталась запертой, а девушка окончательно обмякла, упав на пол без чувств и закрыв глаза, вспоминая лишь то, что вызывало у неë наиболее яркие и тëплые чувства за последние месяцы жизни…

* * * * *

Из-за того, что моя паранойя достигла апогея, я спал так чутко, как только вообще это было возможно. Любой шорох вызывал у меня панический страх, и я подскакивал с фонариком, чтобы убедиться, что в квартире никого нет. Так могло происходить раз по десять за ночь, даже движения Бусинки вызывали у меня недоверие, и я как одержимый проверял месторасположение недоумевающей кошки, что жмурилась от фонаря и искренне меня ненавидела в эти моменты, которые случались буквально каждые сорок минут к ряду.

Тем сильнее я подскочил, когда в четыре пятнадцать утра услышал визг мастерфона, лежавшего на кухонном столе. Оглядевшись по сторонам, я подошел глянуть на экран, где обнаружил голосовое сообщение от Ники. Поначалу я подумал, что это какая то ошибочная отправка. Ко всему прочему, я не хотел возвращаться даже мысленно к нашему откровенно глупому, чудному, гротескному и нелепому общению, где я сам наворотил дел, да и она была хороша на мой взгляд, хотя я был уверен, что Касьянова какую-либо из своих ошибок не признала бы никогда.