Хрустальная колыбель

Он давно уже чуял, что приближается какая-то напасть, словно возвращались те времена, когда по ночам вокруг его избенки толпами бродили оборотни, не решаясь приблизиться к висящим на деревьях, таящимся в траве оберегам. А когда в темницу, где он уже провел пару ночей, втащили молодого лорда, что-то подсказало ему: парня надо спасти, и если он, ведун по имени Кряж, уже давно стоящий одной ногой в могиле, сделает это, там, в Ином Мире, ему многое простится, и, может быть, всё, что он успел сделать и понять за свою долгую жизнь, не стоит того, что он совершил сегодня. Дело, конечно, не в лорде, не в Милости… Дело в том, что ему предстоит… Судьба… Рок… Предназначение… Вот оно, верное слово.

А ведь стражников послали не затем, чтобы доставить пленников на допрос или ещё куда… Послали, чтобы убить. А то давно бы хватились, что не ведут…

Впереди уже расстилалась лунная дорожка, и можно было, легко поднявшись на ноги, идти по ней, не сожалея о прошлом и не страшась будущего. И пусть озверевшие стражники топчут сморщенный мешок с костями, который он им оставил.

— Шкверный жнак, ошшень шкверный. — Щарап глянула на двух живых стражников, которых только что извлекли из темницы, стоящих на коленях, и двух мертвых, сваленных рядом крест-накрест. — Как же вы, голубшшики, прошмотрели?

И вдруг она начала сосредоточенно избивать их клюкой, пока оба, обливаясь кровью, не свалились замертво.

— Что ж ты, старая крыса, не нагадала, что они сбежать могут?! — гневно спросил лорд Тарл, стоявший чуть поодаль в окружении приближенных эллоров.

— Мне кто говорил, мол, Щарап, погадай, вшю правду рашшкажи? А? Шкажал бы — я бы погадала! — Старуха смачно плюнула на неподвижные тела. — Штоб ваш черви шъели!

— Ты лучше скажи, что делать теперь! — Тарла буйство гадалки уже начало выводить из себя, но он чувствовал, что не сможет излить на нее свой гнев. В ней было что-то такое, что внушало необъяснимый трепет. — Говори сейчас, а то рядом с этими ляжешь.

— Ну уж нет уж! — Щарап посмотрела на лорда, изобразив широкую улыбку, от которой её лицо казалось ещё более зловещим. — Ты штарушку не обижай, и штарушка тебя не обидит…

Глава 8

Никакой оберег, никакое заклинание, никакая ворожба не имеют силы, если тот, кто прибегает к их помощи, не верит в них. Только вера пробуждает силы духов стихий, предков и надмирных существ.

Книга Ведунов

Ойван первым почувствовал запах далекого костра и поднял руку, давая Геранту знак остановиться.

— Что такое? — Служитель тряхнул головой, отгоняя дорожную дрему.

— Становище близко, — сообщил Ойван. — Отдал бы ты мне свой меч, а то у нас тут не любят, когда чужаки с оружием разгуливают.

Герант неторопливо стянул с плеча перевязь и, ни слова не говоря, протянул оружие проводнику.

Оставалось полдня пути до Шустры, широкой реки, текущей на юг, в земли степных кочевников. Для эссов и саабов степняки были такими же варварами, как они сами — для жителей Холмов. Здесь река достигала в ширину тысячи локтей, а на юге, по слухам, разливалась ещё шире. За Шустрой начинались заповедные земли, в которые чужаков вообще не принято было пускать, и Ойван даже не был уверен, что, показав старейшинам тамошних родов кинжал Алсы, он получит дозволение провести Служителя через междуречье. Но обходной путь северными тропами отнял бы лишних три дюжины дней, и поэтому в любом случае стоило попробовать. Впрочем, жители леса обычно старались избегать ссор со Служителями — за их спиной стояло какое-то грозное божество, а наносить обиду рабу — всё равно что оскорбить хозяина. По тем же причинам и волхвы, и заклинатели духов могли чувствовать себя в безопасности даже вдалеке от родового становища.

— Я слышал, у вас принято подходить к становищам пешими, ведя коней на поводу, — заметил Герант.

— Верно. Только пехом нам бы ещё до полудня топать. — Ойван всё поправлял перевязь с мечом, искоса рассматривая ножны, покрытые серебряными знаками. За такой меч староста Орсан не глядя отсыпал бы горсть изумрудов и большую корчагу меду в придачу. Из болотной руды такой не отковать…

— Нравится? — как бы невзначай спросил Герант, но молодой сааб сделал вид, что не расслышал вопроса.

Дальше двигались молча. После той ночи, когда Ойван подстрелил чернокрылую тварь, Герант вообще стал неразговорчив и угрюм, вечерами он надолго уходил от костра, возвращался сам не свой и, присаживаясь у огня, бормотал себе под нос что-то невнятное. Иногда он всю ночь так и не забирался в свой мешок из оленьей шкуры, а сидел неподвижно у тлеющих углей. И посох его, лежащий на коленях, едва заметно мерцал в темноте.