Хрустальная колыбель

Было заметно, что старуха сейчас думает вовсе не о том, о чём говорит. Она ходила кругами вокруг Сольвей и разглядывала её тело с плохо скрываемой жадностью. За несколько столетий, прошедших с того мгновения, когда Великолепный вспылил по какому-то пустяшному поводу, и она, Щарап, Гадалка, из цветущей белокурой красотки превратилась в беззубую старуху, она уже привыкла к своему уродству. Но теперь, когда она оказалась отрезана от Несотворённого пространства, к внешней дряхлости добавилась ещё и немощь. Лошадиные дозы разнообразных снадобий, живая кровь, жизненные силы, которые она высасывала из тех людей, чью волю ей удалось подчинить себе, — с каждым днём всё это помогало меньше и меньше. Этак и впрямь недолго было отбросить копыта.

— А ежели ты потом шкажешь лорду, штобы мне горло перережали? — поделилась Щарап своими сомнениями. — Ты ведь будешь мной, а я — тобой. А? Што шкажешь?

— Ничего не скажу! — спокойно ответила Сольвей. — Телами поменяемся, а дальше сама выкручивайся. Тебе же ничего не стоит кого угодно заморочить. Рискни. Дело того стоит.

Дело и впрямь того стоило. Щарап успела заметить, что на самом деле пришедшая к ней ведунья была гораздо старше, чем выглядела. Встань-трава, одолень-трава, беспечальник, отвар серебряного корня в ивовом соке — кто знает, какими снадобьями пользовалась ещё ведунья, чтобы сохранить молодость. Надо бы выспросить, а то сколько ещё маяться придётся, пока протопчется новая дорожка в царствие Великолепного, где всякое заклинание, всякое слово и всякое снадобье становится сильнее в тысячи раз, если есть на то воля того, кто ими пользуется…

— Ну, давай, ошлобоняй мешто! — нетерпеливо потребовала старуха.

— Где Юм? — Сольвей чувствовала, что молодого лорда нет поблизости, но игру нужно было довести до конца. — Пока я его не увижу, не будет тебе ничего…

— В подвале шоколик твой. Как станешь Щарап, так и ошвободишь, — прошамкала старуха, пытаясь скрыть нахлынувшее на неё беспокойство.

— Нет, сначала я его увижу!

— Потом увидишь. — Щарап даже топнула ногой, давая понять, что на этот раз будет непреклонна. — Я ришкую, и ты ришкни. А, Шольвей… Ты же чуешь, што жив он! Чуешь же… Иначше не пришла бы, да?

Сольвей с отвращением посмотрела на сморщенное старушечье лицо, заглянула в водянистые глаза, полные нетерпения. Этот мешок с костями теперь станет вместилищем её души, её воли, её жизни… Впрочем, старуха, скорее всего, позаботится о том, что это продлится недолго, а в погребальном костре всё смешается — и от красавцев, и от уродов остаются совершенно одинаковые пепел и зола. Она медленно опустилась на роскошный ковёр, расшитый голубыми цветами, который так нелепо смотрелся в этой убогой комнатёнке, и начала погружаться в круговерть видений, впитывающих в себя сознание и волю. Главное — не пропустить момент, когда нужно мысленно произнести заклинание, прочитанное ею однажды на полях Книги Ведунов. Надпись была сделана рукой деда, и он так и не признался, откуда пришло ему это знание. Пространство вокруг наполнилось бесплотными голубыми искрами, которые скрутились в смерч и накрыли её мысленный взор сверкающей воронкой, которая, казалось, уходила в бесконечность. Теперь надо перестать чувствовать своё тело… Холодеющие ладони, кровь, стучащая у виска, ощущение пустоты в груди — вот и всё, что пока связывает душу и плоть, но это скоро пройдёт. Надо будет ещё посмотреть, сработала ли ловушка, но для этого уже придётся воспользоваться глазами Щарап. Старуха, конечно, лучше владеет тайнами ведовства — у неё позади не одно столетие. Но не стоит ей завидовать, не стоит… Едва ли можно придумать будущее более страшное, чем то, которое ожидает её. Пожалуй, даже в Надмирную Пустошь вход для неё закрыт. Её ожидает лишь странствие по Тёмным Мирам, где ей придётся пережить все те мучения и невзгоды, все те страхи и лишения, виновницей которых она стала за всю свою долгую и страшную жизнь. Если, конечно, то, что однажды невзначай сказал Святитель Герант, — правда. В конце концов, мёртвые отличаются от живых лишь одним — они больше знают, и значит, скорая смерть для неё, ведуньи Сольвей, — скорее благо, чем беда.

Внизу показался знакомый ковёр, который отсюда казался почти живым. Сольвей увидела, что её тело, только что лежавшее без движения среди голубых цветов, начало медленно подниматься. Конечно, старуха успела раньше, и теперь стоит посмотреть, как она этим воспользуется. Может быть, уже и не надо будет залезать в этот ужасный мешок с костями, полный немощи и болячек…

Щарап, принявшая обличие Сольвей, торопливо оглядела себя, подпрыгнула от радости и захлопала в ладоши, но уже через пару мгновений, как будто опомнившись, стремительно метнулась к своей кровати и выдернула из-под подушки остро заточенный серп. Она пару раз обошла вокруг своего старого тела, которое успела возненавидеть, потом опустилась возле него на колени и начала сосредоточенно и неторопливо кромсать его на мелкие ошмётки.