Хрустальная колыбель

— Ну сама подумай, Сольвей, ну зачем тебе такие обноски, — приговаривала она, нанося каждый очередной удар. И кровь, которая тонкими ручейками растекалась среди нездешних зарослей, была почему-то серого цвета.

Видение начало медленно гаснуть, и по мере того, как сгущалась голубая дымка, разделяющая миры, душа, ставшая свободной, наполнялась покоем.

— Ишь чего удумала! — Щарап с удовольствием посмотрела на свой собственный труп и тут же оглядела одежду, доставшуюся ей вместе с новым телом — нет ли на ней пятен крови. Нет — всё было сделано быстро и аккуратно. — Жалко только, лорд меня теперь не узнает… Зачем, мол, старушку убила. Ну и ладно. Теперь-то передо мной любой на задних лапах ходить будет.

Она ощупала языком ровный ряд зубов, поднесла к глазам ладони и заметила, как на них тают одни линии и тут же сменяются другими. Это было нормально… Так и должно быть. Новый хозяин у тела — значит, новая судьба ему уготована. Теперь главное скрыться отсюда, чтобы никто не заметил. Но это несложно — у тех тупых парней, что стоят у выхода, головы устроены просто — что им скажешь, то они и видят. А к полудню, когда у лорда терпение лопнет и он пойдёт-таки посмотреть, куда его старушка подевалась, Щарап будет уже далеко — там, куда он сейчас сунуться не рискнёт. В Холм-Доле для ведуньи Сольвей — почёт и уважение, а лорда Сима Тарла там живо на копья поднимут.

Казалось, всё шло замечательно, лучше не придумаешь, но странное беспокойство не покидало Гадалку. Она ещё раз глянула на ладони и вдруг заметила, что линия жизни упирается в крохотный белый рубец, а за ним исчезает. И в этот момент боль ударила её изнутри. Теперь всё стало ясно, но исправить что-либо было уже невозможно. Перед тем как войти, проклятая ведунья выпила сок алых корней безлистного анчара, яд, который убивает не сразу, который медленно и незаметно подкрадывается к сердцу, а потом разит насмерть стремительно и беспощадно.

Беззвучный крик застыл у нее в горле, безмерное отчаянье, более страшное, чем та боль, что разрывала тело изнутри, сковало волю. Всё! Прощай, Гадалка, лучшая из Избранных, перед которой временами трепетал сам Великолепный. Как же это…

Мерцающий свет дня померк в её глазах, с почерневшего потолка потянулись цепкие щупальца, и какая-то сила вырвала её из молодой плоти, в которую она только что облачилась. Теперь она стала бесформенной кляксой, размазанной по поверхности вонючего пузырящегося болота, а прямо перед ней на трухлявом бревне сидел скелет, облачённый в ржавые доспехи. Из-под двурогого золотого шлема выбивались слипшиеся пряди белокурых волос, а на дне зияющих чёрных глазниц разгорались алые огни.

— Привет, Гадалка. Не узнаёшь? — поинтересовался скелет, наблюдая, как Щарап принимает своё прежнее обличье — шепелявой сгорбленной старухи. — Вот и тебя дождались… Я уж и не надеялся.

Тот, кто сидел перед ней, когда-то был Эрлохом-Воителем, Первым среди Избранных, тот, кто пытался потеснить самого Великолепного под лучами Алой звезды… Он погиб почти два столетия назад, но обещал ей перед смертью, что они ещё увидятся.

— Вот и славно, — продолжил Эрлох. — Тут не скучно. Тут мы проживаем долгую и интересную жизнь, даже не одну. Тут мы за всех, кому напакостили, отдуваемся. Говорят, что когда-нибудь каждый из Избранных во всём раскается, но я пока что-то не чую такой потребности. Может, ты чуешь, а?

Глава 8

Никто из нас не в состоянии оценить то, что происходит между рождением и смертью. Тот, кто упорно пытается это сделать, зря прожил свою жизнь, поскольку не сумел совладать с собственным невежеством.

Кемал-аль-Саи, основатель крепости Аль-Саи. Парчовые письмена

— До замка всего полдня пути, если не торопиться, а здесь всё как будто вымерло, — сказал Орвин, беспокойно озираясь по сторонам. — Даже дозоров нет. Днём мимо селища проезжали, так хоть кто-нибудь высунулся бы. Обычно от землепашцев и мастеровых здесь проходу нет — кто предлагает коня подковать, кто баклагу черничного продать хочет, кто на постой зовёт. Странно всё это. Может, там, в замке, уже и лорда-то никакого нет…

— Может, нет, а может, и есть, — чуть слышно пробормотал Юм. — А если есть, то не в замке. Но и в замке что-то есть. Точно есть…

Все, кроме волхва, который уже залёг под ракитовым кустом, завернувшись в оленью шкуру, искоса посмотрели на него, а Орвин тронул Служителя за плечо и вполголоса предложил:

— Пойдём-ка осмотримся.

Герант поднялся, опираясь на посох, и не спеша двинулся наверх по склону неглубокой ложбины, где небольшой отряд устроился на ночлег.

— Что с мальчишкой происходит? — поинтересовался Орвин, когда они отошли от лагеря сотни на три локтей. — То молчит всю дорогу, как будто дела ему нет до всех наших забот, то бормочет не поймёшь чего.