«Это не важно…» — Луциф едва заметно усмехнулся. — «Ничто не важно, кроме того, что несёт удовлетворение. Делай всё, что хочешь, а я буду смотреть, смотреть и наслаждаться, если в твоих затеях найдётся пища для наслаждения».
— Но как…
«Это не важно… Не важно как! Важно, чтобы от души. Мой камушек будет давать тебе неисчерпаемые возможности — до тех пор, пока мне не станет противно на тебя смотреть. А посему — не разменивайся на мелочи, играй по крупному. Думай только о себе, но и меня побаивайся изредка. А для начала возьми себе этот город, эти стены, эти корабли и этих людей, что спят сейчас. Спят и не знают, что они отныне принадлежат тебе. Приступай прямо сейчас, ведь у вас там сейчас ночь. Спросонья смертным легче поверить в великие перемены…»
— Но я…
«Это не важно…»
Голос смолк, а сам Светоносный зарылся в тёмное клубящееся, как облако, покрывало. Но это было не важно… Главное — знать, не верить, а именно знать, что всё свершится именно так, как задумано. А что-нибудь задумать никогда не поздно.
— Тромп!
В ответ за железной дверцей послышалось невнятное бормотание и подозрительные шорохи.
— Тромп, вылезай!
На этот раз шум за дверцей, ведущей в винный погреб, наоборот, стих, и это настораживало. Впрочем, не важно…
Хач запалил четыре светильника, теснившихся на одной подставке, и двинулся вперёд — со жрецом и шпионом всё равно надо было что-то решать…
— А-а… Вот и почтенный Хач! — раздался из темноты голос Кунтыша. — Он пришёл, чтобы дать нам волю. Ура! Эй, Иххай, слышишь, что ли?
— Ма-ость па-ади… — Вперемешку со словами слышалось частое бульканье. — Ну, при-ол и при-ол…
Хач просунул светильник в проём и первым, что он разглядел, было тело Тромпа с перерезанным горлом и вспоротым животом. Жрец хлебал прямо из бочонка напиток, от которого обычные люди превращались в оборотней, но при этом оставался самим собой. Видимо, он был оборотнем от рождения, и теперь любое снадобье было ему нипочём.
— А чё он нам выпить не давал! — попытался объясниться Кунтыш. — Нам хотелось, а он не давал. Значит, сам и виноват.
— А ну, вылезайте. Оба. — Кабатчик всё ещё прижимал к груди заветный камушек. — Везёт придуркам в жизни — вот и вам повезло. Вылезайте, веселиться будем. Ничто не важно, кроме того, что несёт удовлетворение…
Глава 2
— Олф…
— Да, Служитель. — Бывший начальник ночной стражи не сдержался и поклонился-таки бывшему лорду, как будто тот вовсе не бывший.
— Олф… Вчера, я слышал, по твоему приказу на глазах у всего войска чуть ли не до смерти запороли двух благородных эллоров. — Эрл Бранборг был внешне спокоен, но побелевший кончик носа выдавал, что внутри у него всё клокочет, и не будь он Служитель… — Это теперь уже не моё дело, но, я думаю, ты не откажешь мне в объяснениях.
— Не откажет. Конечно, не откажет! — вмешался герольд Тоом, неожиданно для себя самого припомнив славные времена, когда служил придворным шутом и имел суверенное право говорить всю правду, на которую был способен. — Только они после первого хлыста забыли, что они благородные, и вопили как базарные воришки…
— Молчи, шут! — Бранборгу-старшему тоже припомнились времена, когда он был лордом. — Молчи, а то язык окорочу.
— Только сначала лучше разрезать его надвое, но повдоль, — посоветовал Тоом, — чтобы стал похож на змеиное жало, и…
— Тоом, пойди и передай всем сотникам, чтоб к концу утренней стражи были здесь, — приказал Олф, даже не взглянув на герольда.
Где-то неподалёку весело заржала какая-то обозная лошадь, и герольд, сделав серьёзное лицо, удалился из шатра.
— Вот. — Олф протянул Бранборгу свиток со свисающей на синем шнурке большой восковой печатью. — Совет эллоров, старост и старшин цехов Холм-Дола обращается ко мне с просьбой до возвращения лорда Юма стать регентом и принять на себя всю полноту власти в Холме.