— Всё сказал, мой господин. Всё! И то, что перед истинным хозяином Ока морская дева — тьфу! Что все законники — горой за Хача. И что не видать Хлое приношений, пока мне не вручат трезубец верховного жреца — всё сказал, но парни не врубаются. — Теперь Иххай говорил уже уверенней и спокойней. — Может, и Кунтыша они же заколбасили…
— Пусть все законники ждут меня в порту. — Хач уже вылез из ванны и завернулся в длинное махровое полотенце. — Пусть приготовят «Борзую Кобылу», и на вёслах чтоб братва сидела — никаких рабов. Вот ведь — шагу шагнуть без меня не могут, — обратился он к девице, помогавшей ему обтереться, но та только тупо лыбилась в ответ, обнажая крупные белые зубы.
— Все здесь? — спросил Иххай у Тесака, отхлебнув из фляги, которую наполнил ещё в погребе таверны Хача.
— Шкилета нету. — Тесак сплюнул сквозь зубы и протянул руку к фляге.
— Хач сказал, чтобы все были. — Жрец торопливо спрятал в складки одежды ёмкость с драгоценной влагой и отвернулся.
Две дюжины законников уже полвахты торчали на пирсе, возле которого качалась на волнах «Борзая Кобыла», а Хач так до сих пор и не изволил явиться. На противоположной стороне залива наблюдалась какая-то суета. Ворота Чертога то открывались, то закрывались, на башне погас огонь маяка, а недавно восстановленная статуя морской девы была по пояс окутана дымом жертвенного костра.
— Шестёрки по всем малинам прошлись, дома у него были, — попытался оправдаться Тесак. — А почему ты у меня-то всё выспрашиваешь. Я что — главный, да?
Иххай не успел ответить — подкатила повозка, запряжённая парой чёрных кобыл, и с неё на пирс, мощённый дубовыми досками, ступил Хач, почему-то одетый в рубище из мешковины. Оружия, даже кинжала, при нём не было, только сума наподобие нищенской оттягивала плечо.
— Все пришли? — спросил Хач у жреца, не останавливаясь.
— Шкилет пропал, остальные на месте, — торопливо доложил Иххай, но бывший скромный кабатчик уже ступил на трап, и ещё недавно всемогущие законники один за другим последовали за ним.
Как только Пухлый, шедший последним, оказался на борту, братки затащили на судно трап и налегли на вёсла.
— Не нравится мне что-то… — заявил Иххай, глядя на возню у подножия морской девы. — Как бы не подгадили они нам.
— В штаны наделал? — поинтересовался Хач, отечески похлопав жреца по плечу.
— Не хотите — не верьте, мой господин, а с морской девой шутки плохи, особенно если плывёшь.
— Так, значит, ты не уверовал в меня, лицемерная скотина… — Хач перешёл на шёпот, который почему-то не тонул в шуме волн, скрипе вёсел и весёлой перебранке братвы. — Ты, значит, сомневаешься в моём могуществе. Ты…
— О-ёй! — вырвалось вдруг у одного из гребцов правого борта, и его соседи, побросав вёсла, вскочили со скамеек. Они все смотрели куда-то вдаль и медленно пятились от борта, а потом один за другим попадали на колени лицом туда, где возвышалась каменная Хлоя.
Законники начали носиться по палубе, лупя перепуганных гребцов ножнами и носками сапог, отчего корабль начал раскачиваться.
Только теперь до Кабатчика дошло, в чём дело. Со стороны Великих Вод в залив вошла волна, перегородившая его от берега до берега. Чем ближе она становилась, тем выше поднимался пенный гребень. Рокот её нарастал, переходя в гвалт, и всё это происходило при почти полном безветрии.
— Хач! Эй, кабатчик! Делай чего-нибудь! — завопил обезумевший от ужаса жрец и тут же полетел кубарем по палубе от удара случившегося рядом Пухлого, которого возмутило непочтительное отношение к первому законнику. Раз уж под кем-то ходишь, значит, и другие к пахану должны уважение иметь…
— Носом к волне поворачивай! — орал Тесак, распинывая гребцов, занятых молитвой о посмертном упокоении. — Пасть порву!
Другие законники тоже успели опомниться, а некоторые даже заняли места гребцов, успевших отправиться за борт в поисках спасения. Когда наконец «Борзая Кобыла» развернулась носом к волне и начала набирать скорость, пришёл в себя и Хач. Он открыл суму и, не обращая внимания на крики, топот, рёв приближающейся волны, извлёк оттуда Око. Правой рукой он поднял кристалл над головой, а левой начал чертить в воздухе огненные знаки.
Волна была уже почти рядом, она поднималась выше стен Корса, она была уже почти вровень с головой изваяния морской девы, она была уже готова обрушиться на корабль, который казался теперь жалкой щепкой.
— Эй-хо! Эй-хо! Эй-хо! — выкрикивали хором несколько законников, задавая ритм гребцам, а волна тем временем прогнулась в центре, как будто наткнувшись на невидимое препятствие, а потом распалась надвое. Огромные валы обрушились на берега залива, сметая постройки, вынося на сушу стоявшие у пирсов корабли.
Обнажились подводные камни и мели, расположение которых было известно только жрецам-шкиперам. Днище, окованное медными пластинами, заскрежетало о скальный выступ, затрещали доски, и через мгновение «Борзая Кобыла» разломилась пополам. Морская дева Хлоя старалась вовсю, видимо, жертва, которую ей принесли накануне, того стоила.