Хрустальная колыбель

— Юм, хоть ты скажи ему! — обратился Эрл к сыну, но тот, похоже, сам ещё не понял, в чём дело. — Знаешь, что от них после заката будет?

Там, на дне котловины, от гарпии не осталось почти ничего — только груда пепла и челюсти, распахнутые в последнем немом вопле. Ойван специально задержался, пропустив остальных вперёд, чтобы выдрать несколько клыков, а пока Служитель и Орвин о чём-то беседовали с вождём местных дикарей, он успел проделать в них отверстия. Знаком высшей доблести у саабов было ожерелье из зубов гривастой кошки, той самой, что украшала рукоять кинжала Алсы. Но этот зверь забредал в северные леса настолько редко, что похвастаться такой диковиной могли лишь немногие, да и те в большинстве получили её по наследству. А клыков гарпии не было ни у кого — такая ценность дороже серебряного самородка, который оттягивает пояс. А тут на тебе — сними, говорит, от греха…

— Ойван, правда, оставь это. Отец зря говорить не будет, — сказал Юм, глядя на клыки, упавшие в дорожную пыль. — Нечисть — она и есть нечисть.

Ойван посмотрел исподлобья на молодого лорда. С Юмом они сражались плечо к плечу, Юм спас ему жизнь, вытащив какого-то там варвара из замка, готового рухнуть… Значит, его можно и послушаться, хотя, когда вождь отправлял его в путь, приказ был один: слушать только Геранта. Но того Служителя больше нет, а клыки, такие острые, длиной в палец, такие сверкающие, — жалко… Опять же, чем без них в родном становище похвастаться? Может, и вправду эти двое, лорд и Служитель, знают, что говорят? Во время всего долгого похода, который, кстати, ещё не закончен, можно было без опаски поворачиваться к ним спиной. Значит, и сейчас нечего множить обиды.

Вот — тулуп, выданный на дорожку тутошними дикарями, распахнут, и оба завалившихся за пазуху клыка падают под ноги. В тот же миг скрывается за далёким холмом багровый краешек закатного солнца, и костяшки, которые только что болтались на шее, начинают шевелиться, превратившись в червей, которые растут на глазах и вгрызаются в дорожную глину. Только удар посоха о землю и всплеск холодного голубого пламени умертвил их окончательно. Ойван представил себе, как эти вот червячки так же, как в глину, вгрызлись бы в его грудь…

— Как думает славный Служитель: стоит нам остановиться на ночлег или лучше продолжить путь? — поинтересовался писарь, который только что настаивал на привале, а теперь явно торопился покинуть то место, где только что ползали какие-то мерзкие черви. — Я полагаю, что до лагеря лорда Фертина уже недалеко. Я слышал, вы знакомы с ним… Он храбрый воин и не мог отступить слишком далеко. Мой господин, Ус Пятнистый, всегда относился к нему с большим уважением.

— А я-то думал, будто славный вождь Ус Пятнистый уважает лишь тех, кто платит, — заметил Служитель Эрл, подтягивая подпругу своего коня.

— Ну зачем же так? — обиделся писарь. — Да, жители Корса тоже не трусы, но они недостойны уважения. Там такой сброд — большинство уже и забыло, из какого они рода, и…

— Поехали! — Служитель, не давший ему закончить, уже сидел в седле. — В темноте дорогу не потеряем?

— Поедем не по дороге. Она вдоль леса, а это небезопасно. Да и лагерь лорда в стороне… — Писарь неуверенно огляделся. На самом деле он точно знал лишь одно: двигаться надо на север, а там рано или поздно наткнёшься на какой-нибудь дозор — только бы сразу не подстрелили.

— Мой Лорд, — обратился к Юму Орвин Хуборг. — Не нравится мне что-то наш проводник. Может, связать его, да и поперёк седла… — Он сказал это нарочно погромче, чтобы Токса услышал, и писарь торопливо засеменил к своей серой кобыле.

Небольшой отряд снова двинулся в путь, но как только Токса, ехавший впереди, свернул с дороги, кусты, тянувшиеся вдоль опушки, ожили, и оттуда наперерез всадникам выбежало несколько тёмных фигур. Позади тоже раздался топот и скрип натянутой тетивы. Расставленная кем-то ловушка захлопнулась, и пытаться скрыться или вступить в схватку было уже поздно — пятеро всадников были прекрасной мишенью для лучников, которые, уже не прячась, шеренгой стояли прямо на дороге.

— А ну, слезай с коней и подходи по одному! — раздался голос из высокой, в человеческий рост, травы, покрывающей придорожную канаву. — И не озоровать, а то живо покойником станешь.

Юм облегчённо вздохнул, первым спрыгнул на землю и неторопливо пошёл на голос, скидывая с себя овчинный тулуп с варварского плеча.

— Эй, ты кто, такой шустрый? — теперь голос из зарослей звучал слегка встревоженно. — А ну, стой на месте! Я тут с тобой не шутки шучу. Или глухой?!

— Кто глухой? — спросил Юм, и густые стебли пожелтевшей травы с шумом расступились. Сотник Дан уже мчался навстречу своему лорду, а лучники упаковывали стрелы обратно в колчаны.

— Мой лорд! — кричал Дан. Сотник хотел было обнять Юма, но, видимо, решив, что для такого выражения радости он слишком мелкая сошка, остановился в трёх шагах и отвесил глубокий поклон.

— И кто же в Холме остался? — Юм старался задать этот вопрос как можно суровей, но должной твёрдости в голосе не получилось.