Хрустальная колыбель

Тумба в три прыжка оказался рядом с ним, вцепился в длинную шевелюру и приставил к горлу кривой ножичек.

– Ой, боюсь, боюсь, боюсь! – дурачась, завопил Кунтыш, и лезвие начало медленно вдавливаться в кожу. – Может, подумаешь? Глядишь, в живых останешься, а то мои башмаки вылизывать некому.

Тумба нажал посильнее, но кинжал никак не хотел входить в мягкую плоть, рука будто окаменела, да и ноги приросли к мостовой. Он посмотрел на Хача, и их взгляды встретились. И в тот же миг в сердце закоренелого разбойника вселилось глубокое раскаянье, прежде всего в том, что он, не подумавши, вмешался в чужую забаву, а такого уважаемого человека, как Хач, вообще грех обижать, потому как хоть и дерьмом он братву потчует, но в прочих тавернах и того дерьмовее. Виновато оглянувшись на остальных законников, Тумба с чувством великого облегчения начал наносить себе частые удары в живот, испытывая при каждом прилив небывалого восторга.

– Скажи остальным, чтобы поаккуратнее, – попросил Кабатчика Кунтыш, выходя на цыпочках из лужи крови. – Всего измазал, скотина.

Кривой выхватил из-под полы самострел и навскидку послал в Хача короткую толстую стрелу. Но тот, к восторгу постепенно смелеющей публики, перехватил её у собственного горла и метнул обратно, словно дротик. Кривой лишился последнего глаза и жизни, а законники, стоявшие рядом, торопливо расступились.

– Закон Корса знаете?! – рявкнул Хач так, что у оставшихся в живых законников заложило уши. – Я вас спрашиваю!

– Кто круче всех, тот и правит, – промямлил Шкилет и сорвал с головы платок, стянутый узлом на затылке.

– Ну! – приободрил его Хач.

– Ну, если братва не против… – Шкилет окинул взглядом законников, оставшихся в живых. – То и я не против. – Он взял под уздцы мулов и потянул их в сторону Центровой Хазы, чтобы там в обновлённом составе продолжить сход. Колёса стронулись с места, и задремавший жрец Иххай начал сваливаться набок.

– Эй! – закричал он, стоя на четвереньках, вслед удаляющейся повозке. – А меня забыли. Я вам тут кто – хрен собачий или право имею? Не, Хач, я не пойму – тебе верховный жрец нужен, что ли?

Повозка остановилась, жрец с помощью Тесака и Пухлого забрался на неё и тут же отрубился, огласив безмолвствующую площадь прерывистым свистящим храпом.

Огромное багровое солнце медленно, но неотвратимо погружалось в пучину Великих Вод. День был долгим, но последний всплеск волны уже готов был поглотить усталое светило. И всякому, кто видел этот закат, могло показаться, что оно навсегда покидает мир, чтобы не видеть больше тех мерзостей, которые в нём совершаются.

– Если склянки забиваешь, приходи вовремя! – крикнул Шкилет, заметив издали высокую худую сгорбленную фигуру, двигавшуюся вдоль полосы прибоя.

– Ты же сам сказал – на закате, а не после и не до, – отозвался Служитель Нау, когда подошёл достаточно близко, чтобы не надрывать голос, пытаясь перекричать прибой. – Что скажешь, пропащая душа?

– Сам же говорил, что душ пропащих не бывает, – попытался возразить Шкилет, усаживаясь на плоский камень. – Горбатого, значит, лепил?

– Никто из Служителей не способен на ложь, – ответил Нау, присев рядом с ним. – Если мы не можем сказать правды, мы не говорим ничего.

– Ладно… Увижу молчащего Служителя – буду знать, что подумать. – Шкилет достал из-за пазухи серебряную флягу с густым эрдосским вином и, прежде чем отхлебнуть, протянул её Служителю.

– Сначала скажи, зачем звал.

– Нет, это ты скажи… Твоё корыто уже который год шляется у наших берегов, и до сих пор никто из Собирателей Пены на тебя ещё не напоролся. Как это так получается?

– Ты хотел об этом спросить?

– Нет.