Хрустальная ловушка

Он бы согласился на все: на должность егеря, на должность матроса каботажного флота, на должность директора парка аттракционов — лишь бы она оставалась с ним. К счастью, Инке даже в голову не приходило оставить Москву; единственное, о чем она могла попросить его: «Почему бы тебе не стать пэром Англии, милый?» Отец любил Инку со всем сдержанно-истерическим пылом стареющего мужчины. Но он никогда не был смешон в своей любви, и это нивелировало почти тридцатилетнюю разницу в годах.

Отец.

Что будет, когда он узнает? Ольга поежилась. Если хотя бы один волосок упадет с головы Инки, если хотя бы одна косточка не встанет на место, — он разнесет этот курорт к чертовой матери… А пофигист Артем Львович… Лучше даже и не думать о его горестной судьбе.

Неожиданно Ольга почувствовала, что ее клонит в сон: сопротивляться этому не было никакой возможности. Напрасно она приняла нитразепам, но кто же знал, что все так обернется?..

— Что с тобой, кара? — спросил Марк.

— Я же приняла снотворное, милый, — жалобно сказала Ольга, — и теперь я ужасно хочу спать… Представляю, как чудовищно это выглядит со стороны. Завалиться в берлогу в такой момент… Инка бы меня не простила.

— Ничего не чудовищно, кара. Вот что, ложись-ка ты на кушетку и поспи. А Инке мы ничего не скажем.

— Ты думаешь?

— А ты думаешь по-другому?

Он ласково приобнял ее за плечи и отвел к кушетке. Когда Ольга улеглась, свернувшись калачиком, он прикрыл ее пледом. Впервые за последние дни все существо ее погрузилось в относительный покой. Казалось, несчастье, произошедшее с Инкой, снова сблизило их, прежние болезненные подозрения были забыты, а на ее рефлексии по поводу душевного здоровья теперь можно было просто наплевать.

— Все будет хорошо, Марк, — сказала она, нашла его руку и пожала ее. — А ты? Что ты собираешься делать?

— Возможно, свяжусь с Игорем, — осторожно подбирая слова, сказал Марк.

— С папой? — Ольга даже приподнялась. — Стоит ли?

А вдруг ничего серьезного? Ведь этот врач сказал, что еще неясно…

— Таких Айболитов нужно отстреливать в специально оборудованных тирах. А если что-нибудь с позвоночником и мы просто теряем здесь время?

— Может быть, стоит подождать хотя бы несколько часов?

Пусть Инка проснется…

— Не знаю, — Марк уклонился от ответа.

Теперь Ольге стало ясно, почему так волновался Марк, почему он развил такую бурную деятельность: все дело не в Инке, а в ее муже и Олыином отце, непосредственном начальнике Марка. Марк уговорил Ольгу приехать сюда, а Ольга совратила Инку: собственно, и совращать не пришлось, идея понравилась Инке с самого начала, она даже попыталась форсировать сроки поездки. Но разве объяснишь это отцу, если с Инкой действительно произошло что-то серьезное.

В подобном случае он поступит как самый обыкновенный школьник: спихнет всю вину на них и попробует на них же отыграться. Ольга защищена родственным иммунитетом — дочь все-таки. Но Марк… Марку может не поздоровиться.

Тогда тем более непонятно, почему он так жаждет ввести отца в курс дела.

— Я бы на твоем месте повременила со звонком, милый.

Отец непредсказуем, как Отелло, Царевна-лягушка и Микки Маус вместе взятые, — еще успела сказать Ольга, почти сразу же проваливаясь в сон.

…Когда она проснулась, было почти темно, только над изголовьем широкой Инкиной кровати горел ночник. На него была наброшена косынка, которую Инка привезла из Ниццы, — предмет страстных мечтаний самой Ольги. Инка так и не уступила ей эту косынку, хотя Ольга готова была обменять на нее свое вечернее платье. Платье надевалось лишь однажды — на первую годовщину их свадьбы с Марком.

Ольга с трудом приходила в себя после сна: ее организм по-прежнему сопротивлялся снотворному — та же сухость во рту, то же легкое головокружение. Она даже не смогла сразу оторвать голову от подушки.

Легкие волны чужого разговора покачивали ее — надо же, Марк и Инка в состоянии мирно беседовать, должно быть, на время повального мора и чумы в городах Европы они заключили перемирие.

— Все в порядке. Он прилетит через несколько часов, — сказал Марк. — Он уже звонил из порта.

— Отлично, — в Инкином тихом голосе не было даже привкуса боли. — Стоило пострадать для того, чтобы выманить его из этого проклятого московского гнезда, ты прав…

— О ком это вы? — подала голос Ольга.

Марк сидел на кровати, в Инкиных ногах, — там же, где сидела она, перед тем, как заснуть; должно быть, Марк видит Инку в том же ракурсе — ракурсе обольстительной молодой женщины, страдания которой лишь придают ей дополнительный шарм. Услышав реплику жены, Марк вздрогнул от неожиданности.

— Ты проснулась, кара? — Через секунду он был уже возле кушетки. Травмированная Инка была тотчас же вероломно забыта.

— О твоем отце, Лелишна.

Ольга улыбнулась и закинула руки за голову: слава богу, Инка! Инка с ее обычным, чуть хрипловатым голосом, живая и невредимая; во всяком случае — живая.

Ольга вскочила с кушетки и бросилась к подруге.

— Как ты себя чувствуешь. Инка?

— Отвратительно. Надеюсь, что Игорь меня не бросит.

— С ума сошла! Что у тебя с ногами?

— Понятия не имею… Ничего не чувствую.