Хрустальная пирамида

— Исиока, жизнь коротка. Может быть, сейчас мы быстро движемся к какой-то цели. Время на работу ограничено. Некогда отвлекаться на цветочки у дороги.

— Может быть, ты и называешь это цветочками у дороги, но для одной женщины это — дело жизни.

— Поэтому я и не сказал, что не стану смотреть. Я говорю, что глупо идти на банкет с разряженными женщинами и принимать участие в дурацких разговорах.

— Но ведь книга об этом деле…

— Ты, надеюсь, не собираешься писать об этом книгу?

— Что? — Тут настала моя очередь удивляться. — Ты не хочешь, чтобы я писал книгу?

— Не очень.

— Почему? — непроизвольно крикнул я. — Где ты еще видел такой интересный случай? Сделать о нем книгу стоит хотя бы ради того, чтобы мир узнал об этой революционной трактовке пирамиды Хуфу. Ты с этим не согласен?

— История — это официально одобренная ложь. Достаточно, чтобы истину знал узкий круг людей.

— Да что ты такое говоришь…

— Это не я, Исиока. Это наше мерзкое общество.

— Ну и что, что говорят в обществе? Это моя работа!

Лицо Митараи приняло выражение, которое когда-то пародировала Леона.

— О, Исиока, ты так думаешь?.. Ты порядком вырос, но все равно ничего пока не понимаешь.

— Наверное, это так, но писать я буду. Я так решил, и сделаю это, несмотря ни на какое давление с твоей стороны, — уверенно заявил я.

Я никогда не понимал, что думает Митараи. И сейчас не понимал его настроения, но, по крайней мере, понял, почему он не склонен ехать в Америку.

— Дело расследовано. Больше никаких проблем не возникнет, — сказал он.

На следующий день утром позвонила Леона. Это был день рождения Митараи, и в коридоре образовалась горка из писем от его поклонниц. Было ясно, что и Леона звонит его поздравить.

По телефону он дал такой же расплывчатый ответ, что и мне, но, как это всегда бывает в его день рождения, мы с Митараи пошли в английский бар, выпили шампанского, съели торт, испеченный его поклонницами, и, в конце концов, на следующий день сели в самолет, направляющийся в Америку. Мы летели в такую даль не ради нового необыкновенного расследования, а просто чтобы посмотреть новый фильм Леоны Мацудзаки. Ничего удивительного, что нерадостное выражение не покидало лица Митараи, который считал, что побудительным мотивом любого его действия должен быть прежде всего творческий интерес.

Голливуд, Америка — 16

Из аэропорта Лос-Анджелеса мы, сев в присланный Леоной темно-коричневый лимузин, поспешили в кинокомпанию «Парамаунт» на Мелроуз-авеню в Голливуде.

Мы считали, что знакомы с Леоной близко, как соседи по лестничной площадке, и предполагали, что она встретит нас если не в зале прилетов аэропорта, то, по крайней мере, в вестибюле «Парамаунта», который находится сразу за воротами Мелроуз-гейт у въезда на территорию кинокомпании. Но Леона, популярная в Америке еще больше, чем в Японии, не могла здесь позволить себе такого простого поведения. Так что в этот день, 29 ноября, мы смогли увидеться с ней только после многократных проверок охраны в приемной в глубине здания кинокомпании.

Приемная была замечательная. Гобелены отражались в полу и стенах из полированного мрамора, в аквариуме плавали яркие тропические рыбки. Диваны, обитые серой кожей, столики из красного дерева… Если не принимать во внимание стиль, то по роскоши она не уступала салону первого класса на «Титанике», который погиб в Атлантическом океане.

— Привет!

Леона вошла через дверь в дальнем углу просторной комнаты. Она была в черных обтягивающих брюках из кожи и плотном шерстяном жакете. Его украшал геометрический рисунок, вышитый черными и золотисто-коричневыми нитями. Каштановые волосы завиты, на губах коричневая помада.

Она прежде всего обняла Митараи, вставшего с дивана, потом слегка приобняла меня. Стройная, хрупкая фигурка, и при этом хорошо развитая грудь. Аромат дорогих духов.

— Выпьем сначала по бокалу в баре, а потом — прошу на первый просмотр, — пригласила Леона.

Бар тоже оказался прекрасным — ничего кричащего, никакого шумного оркестра. Мы сели за стойку, окруженную деревянными панелями в английском стиле, и подняли бокалы с шампанским. Здесь в присутствии единственной женщины — Леоны — мы почувствовали себя непосредственными участниками важного события в истории американского кино.

— Я дважды обязана вам своим спасением, — сказала Леона, осушив бокал. — В Японии ведь говорят — что было дважды, повторится и в третий раз. Может быть, будет и третий такой случай…

— Желаю, чтобы этого не случилось. За тебя! — сказал Митараи.

— Почему же?

Мой друг надул губы, и лицо его приняло слегка игривое выражение.

— Потому что я желаю тебе добиться еще большего успеха и стать поистине олицетворением Голливуда. Желаю, чтобы на твоем пути больше не встречалось таких препятствий.

— Вы говорите не то, что думаете.

— Я говорю искренне.

— Я не боюсь трудностей. Из жизни, текущей по прямой к пункту назначения, под полными парусами и с попутным ветром, сделать кино не получится. Я люблю препятствия.

— Теперь хочешь попасть в объятия Кинг-Конга? — прохладно спросил Митараи.

Леона ответила после небольшой паузы: