Хрустальная сосна

И держась одной рукой за перила, я медленно пошел по лестнице.

- Евгений! - окликнул дядя Костя, когда я был уже внизу.

Я поднял голову.

- Ты того, Евгений!… Держи хвост морковкой! Дальше фронта не пошлют!

- Не пошлют, не пошлют, дядя Костя, - ответил я и вышел из подъезда.

Прямо в чудесную, дышащую липами, мягкую и обворожительную - и абсолютно безразличную к моему горю летнюю ночь.

*-*

Врач приемного покоя равнодушно прочитал направление и, даже не взглянув на мою руку, принялся заполнять очередные бумажки.

- Доктор, я мне прямо сейчас будут резать? - спросил я, чувствуя озноб.

- Что резать? - переспросил он, не поднимая головы.

- Ну… руку мою. Прямо сейчас на операцию?

- Ах, руку… Нет, не сейчас. Вы думаете, это так просто: чик - и отрезать?!

Он посмотрел на меня, и я вдруг осознал, что он говорит "отрезать" как о чем-то решенном.

- Сейчас вас определят в палату. Завтра возьмут анализы. Потом созовут консилиум. Посоветуются, и тогда уже будут решать.

- А доктор в травмпункте сказал - сейчас дорог каждый час…-вспомнил я, чувствуя непонятный страх от промедления - точно боялся, что потом придется резать еще больше…

Врач не ответил. Кончил писать и позвал медсестру.

Она буркнула что-то непонятное и жестом позвала за собой. Мы прошли через темные холодные коридоры и оказались в низком, сыром помещении, где посреди разбитого кафельного пола одиноко торчала достаточно грязная на вид и очень ржавая ванна.

- Давай быстрее! - приказала сестра.

- Что - быстрее? - не понял я.

- Раздевайся и мойся.

- Зачем мне мыться? - возразил я; даже в нынешнем состоянии мне было страшно ступить в эту грязь. - Я чистый, только что дома помылся…

- Ладно. Тогда давай переодевайся и пошли в палату.

- Вот что переодеваться?

Никакой одежды тут не было.

- Как во что? Ты что - из дома пижаму не взял?

- Нет вообще-то…

- И ни тапочек, ни полотенца. Ни плошки с ложкой, ни кружки?

Я молчал. Признаться честно, дожив до двадцати четырех лет, я ни разу не лежал в больнице. И госпитальную жизнь представлял весьма смутно, по идеальным советским фильмам. Поэтому, когда собирался, мне и в голову не пришло, что надо взять что-то для переодевания, умывальные принадлежности, ложки, вилки…

- С луны свалился, что ли? - буркнула сестра.

Я молчал. Мне снова стало так плохо, что я уже готов был лечь хоть в эту облупленную ванну - лишь бы меня никто не трогал, лишь бы свернуться комочком, закрыть голову руками и провалиться куда-нибудь, где меня нет…

- Ладно, посиди тут, - проворчала сестра. - Сейчас что-нибудь найду на твой размер…

Я присел на холодный топчан. Голова кружилась, а тело казалось то легким, то тяжелым, то вообще никаким.

- На вот, примеряй!

Сестра протянула сверток застиранных до сизого цвета лохмотьев. Пижаму - вернее, две отдельных ее части, оставшиеся от разных комплектов. Штаны когда-то были полосатыми. А куртка - в крупный цветок. И то и другое порванное во многих местах, неряшливо заплатанное, к тому же на несколько размеров больше моего. На куртке имелись всего две пуговицы. В прежние времена я бы, наверное, начал возмущаться и даже острить по поводу такой одежды. Но сегодня вяло переоделся в эту рвань и молча пошел за сестрой в палату. Палата была огромной, но мне все-таки досталась койка у стены. Темноту - ведь было уже далеко за полночь - сотрясал разноголосый храп, перемежающийся бормотаниями и стонами. Страшно воняло лекарствами, грязной одеждой и еще чем-то, невыразимо больничным, нагоняющим мутную тоску.