Хрустальная сосна

Сегодня он вспомнил, как его контузило под Нарвой в июле сорок первого года, когда его часть обороняла мост, а немцы, ясное дело, каждый день по несколько раз прилетали бомбить переправу. Дядя Костя с предельной живостью рассказывал, как по кругу валились на штурмовку воющие «юнкерсы» с неубирающимся шасси, и как в один из заходов он не выдержал — и, высунувшись из окопа, когда штурмовик, ревя сиреной, падал прямо на него, стал стрелять влет. И как после первого выстрела у него заклинило винтовку: видно, от страха он неловко дернул затвор…

Я закрыл глаза и представил себе яркое небо, залитую солнцем насыпь у моста и маленького дядю Костю — он и сейчас казался маленьким, а уж в юности наверняка был совсем тощеньким и субтильным — перед воющим самолетом. Я почему-то верил, что несмотря на абсурдность ситуации, дядя Костя не врет. И в самом деле тогда, в сорок первом, от отчаяния стрелял из трехлинейной винтовки в бронированный штурмовик. Я мгновенно оценил ситуацию с инженерной точки зрения, и сообразил, что все было реальным. На такой дистанции скорость пули при встрече с целью будет чрезвычайно велика, и если учесть сложение со скоростью пикирующего самолета, в итоге получится огромный импульс силы. И если бы дядя Костя угодил в бак, немцу могла прийти крышка…

К сожалению, с первого выстрела он не попал. Второго не было, а через секунду штурмовик бросил бомбу. После этого дядя Костя уже ничего не помнил: очнулся он уже в медсанбате, затем его переправили в тыловой госпиталь, и прежде, чем вернуться на фронт, он провел там больше времени, чем я со своей рукой.

— Эх, мать твою арестовали… — грустно подытожил дядя Костя. — Ведь мог я его сбить, а… Мог, Женька, как ты думаешь?

— Могли бы, дядя Костя, — твердо подтвердил я.

— То-то и оно. Сбил бы, орден бы получил… И вся жизнь моя по-иному бы пошла…

Как могла пойти по-иному вся жизнь из-за одного ордена, я представлял с трудом. Может быть, он подразумевал, что тогда бы у него родился сын — а не дочь, которая вышла замуж за военного и уехала куда-то на север. Жил бы с ним, и дяде Косте было бы с кем выпивать, не выходя из дому. Или он имел в виду, что Марья Алексеевна относилась бы к мужу-орденоносцу с уважением и позволяла бы сейчас выпить не только по праздникам, но каждый выходной? Я не сомневался, что все так или иначе связано с выпивкой. Но не стал уточнять.

Дядя Костя загрустил, заново переживая единственный шанс, что дала ему судьба, злосчастный перекос патрона и контузию. И мне тоже стало грустно: я вдруг подумал о несправедливости. Дяди Костина пуля, посланная врагу, прошла мимо цели. А мой осколок меня задел. Хотя с точки зрения теории вероятности эти два события были одинаковы по возможности свершения…

Чтоб разогнать взаимную тоску, мы выпили еще.

— Слушай, Евгений, — вдруг сказал он. — Ты ведь поешь, а?

— Пел, — поправил я. — С такой рукой уже не поиграешь.

— Ну, это ты зря, — убежденно возразил дядя Костя. — Инструмент твой, ясное дело, теперь под вопросом. Но голос-то не тронули, а? Просто так спеть сможем?

— Сможем, дядя Костя, — согласился я. — Просто так мы все сможем.

— Ну, так споем, Евгений, а?

— Споем, дядя Костя, — ответил я. — Начинайте — и поехали…

Я знал, что сосед играет на гармонике и мандолине, что в молодости он участвовал в самодеятельности у себя на заводе и вообще много чего умел. Но как дядя Костя поет, я еще ни разу не слышал. Он подумал несколько секунд, глядя в потолок, а потом вдруг запел с изменившимся лицом:

— Выпьем за тех, кто командовал ротами,
Кто замерзал на снегу…
Кто в Ленинград пробирался болотами,
Рвался навстречу врагу!

Голос его оказался на удивление хорошим, и пел он правильно, с исключительной точностью выводя мотив.

— Выпьем за город, врагу не оставленный,
Бивший фашистов огнем,

— вступил я, стараясь идти в квинту, и голоса наши зазвучали призрачно, но в то же время слитно и мощно, наполняя мою тоскливую квартиру какой-то призрачной, но все-таки могучей силой.

— Выпьем за Р-родину, выпьем за Сталина!!!
Выпьем и снова нальем!!!!!!

— взревели мы с ним так, что снизу кто-то застучал по батарее.

Но нас это не волновало. Нам было все равно, с нами была песня.

Закончив, мы послушно выпили еще по одной.

— Эх, мать честная, — вздохнул дядя Костя. — Я бы сейчас гармошку принес… Да только Мария обратно уже не выпустит.

— И так нормально, дядь Кось, — успокоил его я. — Выпили — так поехали дальше…