Хрустальная сосна

Штат ночной смены был меньше дневной и состоял в основном из парней. Все ночные операторы любую минуту использовали для сна: днем в выходные они предпочитали-таки жить полноценной жизнью. Никто не трещал над ухом, не орал телевизор и не хрипела транзисторная музыка. В тишине было спокойно сидеть за столом и читать. И кроме того… Я не мог не признаться, что обилие женского пола не проходило мимо. Иногда хватало одного случайного взгляда на какую-нибудь ничтожнейшую мелочь — типа бретельки бюстгальтера, случайно показавшейся в вырезе кофточки под расстегнутым халатом — как я снова терял покой и впадал в состояние, близкое к той прострации, в которой находился недавно. И боялся срыва со своей стороны. Ночная же работа выматывала меня так, что на женщин не оставалось даже мысленных сил.

Результат усилий по самостоятельной учебе не замедлил сказаться. Не прошло и двух месяцев, как я стал разобраться в машине не хуже многих асов. И они, первоначально не замечавшие меня в однообразной массе ленивых девчонок, начали мной здороваться и разговаривать почти на равных. Я вышел на некий рубеж — и понял правоту Соколова. Оператором я стал легко.

Теперь стоило думать о дальнейшем движении — мне хотелось делать все скорее, точно кто-то невидимый подгонял сзади.

* * *

И я засел за изучение того, что крылось за дырочками перфокарт и сочетаниями букв на широких бумажных распечатках. То есть за программирование.

Программисты составляли подлинно особую касту. Операторы умели заставлять машину выполнять ту или иную программу. А если происходил сбой, ни один оператор не мог ничего сделать — звали программиста. Только тот, взглянув на распечатку, мог разобраться в таинственных явлениях, происходящих в процессоре машины под действием набора перфокарт. Тыкая в бумагу желтыми о табака пальцами, они писали исправления, потом быстро набивали что-то на картах, заменяли часть колоды, запускали программу снова — и все получалось. Но то было лишь экстренным использованием программистов. Основное время они занимались собственной работой — писали программы по заказам пользователей, ставивших конкретные прикладные задачи. У них имелся свой отдел, свои комнаты, даже свои аппараты для набивания перфокарт. В общем, свой высокий мир, который лишь изредка спускался в машинный зал.

Мне тоже хотелось подняться туда. Потому что, как я быстро понял, именно специальность программиста могла считаться интеллектуальной, так как использовала голову, а не руки — в отличие от современной на вид работы оператора.

Здесь все оказывалось оказалось неизмеримо труднее. Если для самой машины имелись инженерные инструкции на все случаи жизни, то в отношении программирования такой литературы не имелось. Вернее, были кое-какие книги, но написанные еще хуже, нежели учебник по информатике дяди Костиного внука, и каждую страницу приходилось разбирать часами. Особенно трудным казалось, читая текст программы, самому представлять, действия машины в ответ на каждую команду и полученный результат. Это требовало большого напряжения ума. Я вспоминал старую институтскую практику на «НАИРИ» — там все оставалось понятным и прозрачным от начала до конца. Впрочем, преподаватель давал практически готовую программу, которую следовало лишь чуть-чуть изменить и снабдить числовыми данными. Да и язык программирования отличался от современного. Без постижения общих понятий чувствовалась бесполезность всех потуг. И я взялся за литературу иного рода — теорию программирования. Порой, глядя на себя со стороны, я удивлялся. Открывая учебник, я боялся, что сложная и совершенно новая для меня наука с командами, адресами, ячейками и формальными грамматиками мне надоест, я брошу все и снова начну пить водку, окончательно опустив руки. Но наука не надоедала, напротив — становилось все интереснее. В отдельные моменты я забывал о своей неустроенной жизни, и о том, в что в утреней, пронизанной пыльными лучами света, тишине моей квартиры меня никто не ждет и не обрадуется моему приходу.

Вокруг происходили перемены; трещала по швам и уже почти рушилась коммунистическая империя, дул свежий ветер, от которого кружились головы и бродили умы. Все летело мимо… Я не читал газет и не смотрел телевизор, и даже не участвовал в ежедневных — то есть еженощных — обсуждениях политического положения. Весь мир мог лежать в развалинах, мне это казалось неважным в сравнении с тем восхождением, которое начал сейчас я.

Меня захватило познание нового. Математическое обеспечение ЭВМ, теоретическая кибернетика, методы вычислений, теория автоматизированного управления… Наук оказалось много; было совершенно не ясно, которая из них нужна жизни, если я пытаюсь стать программистом, а которая не очень. Но я учился с запасом, надеясь, что со временем сам пойму и выйду в струю.

Я изо всех сил заставлял себя верить, что все это мне действительно нужно. Что я нашел путь к спасению и обретению заново своего человеческого самосознания.

* * *